Иркутское общество «Родословие». Общество «Родословие» учреждено 11 февраля 2009 г. общим собранием жителей г. Иркутска, интересующихся родословными исследованиями. Является преемником Иркутской городской общественной организации «Родословие» (была учреждена 16 ноября 2000г., ликвидирована в 2009 году).

Земля и корни (Михайлова Н.Н.)




Анонсы книг:


Мы пишем




Анонсы книг:


Мы пишем

Земля и корни (Н.Н. Михайлова)

Детство. Из всей прожитой моей жизни оно вспоминается наиболее ярко и отчетливо. Хорошо помнятся люди, меня окружавшие, дом, где я росла, многие события, мои детские чувства и ощущения, даже звуки и запахи, наполнявшие тогда мир.

На эти воспоминания душа откликается теплотой и радостью.  И так не хочется, чтобы все это когда-нибудь ушло навсегда. Поэтому и решилась писать. Может быть кто-нибудь из моих близких когда-нибудь прочтет это «писание». Хочется, чтобы у читающего пробудились интерес и добрые чувства к своим предкам.

 

Глава 1. Дед Бессонов Николай Николаевич

Я родилась в декабре 1936 года в городе Иркутске, я даже знаю, что в центральном роддоме на улице 2-й Красноармейской. Со дня сво­его рождения я жила в семье деда, отца моей мамы, Бессонова Николая Николаевича. В то время семья жила на улице Дзержинского в доме №37. Моим ближайшим окружением, кроме мамы и отца, были дед, ба­бушка, их дети - мои дяди и тетя, а также мой старший брат Влади­мир и младшая сестра Ира.

Прежде всего надо рассказать об этих моих родных людях.

Мой дед Бессонов Николай Николаевич родился 03.01.1871 года в городе Санкт-Петербурге. О родителях дедушки я, к сожалению, почти ничего не знаю. Жили они в 1800-х годах в Санкт-Петербурге.

Отец деда - потомственный дворянин. Из дедушкиных стихов, которых сохранилась целая тетрадка, исписанная его рукой, и которой теперь уже более  ста лет, известно, что он и его сестра Ольга рано остались сиротами и выросли «в чужой большой семье». У нас дома, думаю, из предосторожности, необходимой в те годы, никогда не говорили о родителях деда. В семейном архиве сохранилось лишь фото красивой молодой женщины в светском наряде - его матери. Был и ее портрет, написанный маслом, в золоченой раме. Он не сохранился. Я даже не знаю ее имени.

Мои старания отыскать сведения о родителях деда пока, к большо­му сожалению, успехом не увенчались. В журнале "Наше наследие" (1988г.№6), который стал выходить в годы "перестройки" при участии жены президента  СССР М.Горбачева Раисы Максимовны, в статье Н.Снытко "Остафьево" я обнаружила фотографию середины 19 века, где изображен граф Сергей Дмитриевич Шереметев, его  жена Екатерина Павловна, в девичестве Вяземская, и еще одна женщина, о которой в подписи к фотографии ничего не сказано. Я сразу узнала в этой фотографии снимок, хранившийся когда-то у дедушки и как будто как-то связанный с его родителями, У нас был и второй снимок, оче­видно сделанной одновременно с этим (те же лица, платья и позы, но с изображением только двух женщин). К сожалению, эти фотографии не сохранились. Такие снимки не могли случайно оказаться у деда. Я стала наводить справки об этих фотографиях. И вот из письма ко мне вице-президента Русского генеалогического общества А.В.Краско, к которой я обращалась за помощью, я узнала, что вторая женщина на снимках - Александра Павловна Вяземская, родная сестра Екатерины Павловны, в замужестве Шмарова. И еще, к моей радости, А.В. Краско сообщила, что с графом Шереметевым С.Д. и князем Вяземским П.П. (отцом Екатерины и Александры) был знаком и как-то связан Петр Алексеевич Безсонов, написавший книгу о графине Прасковье Шеремете­вой, бывшей крепостной актрисе («Прасковья Ивановна, графиня Шере­метева. Ея народные песни и ее родное Кусково. Биографический очерк с портретом. П.Безсонова. М.1872.95стр., портрет»). Сразу возник вопрос - надежда: не имеет ли отношение этот П.А.Безсонов к роду моего деда. Возможно фотографии Шереметева и Вяземских были пода­рены ему, а затем попали к моему деду. По возрасту П.А.Безсонов от­носился к поколению родителей деда. Во многих энциклопедиях совет­ских и старой "Русской энциклопедии" за I911 год я нашла сведения о П.А.Безсонове (послереформенное написание фамилии - Бессонов). Он был сыном московского священника, родился в 1828 г. Первоначаль­ное образование получил в московской духовной семинарии, откуда по­ступил на историко-филологический факультет московского университета, который окончил в 1851 г. Был оставлен работать в университете. Стал известным ученым, славистом, археографом, собирателем и изда­телем фольклора. Крупный чиновник Министерства  просвещения. В 1878 году   Казанский университет поднес ему почетный диплом на степень доктора славянской филологии. В 1879 г. был избран в ординарные профессора харьковского университета, где и оставался до своей смерти (21 фев. 1898г.)

Сведения о П.А.Безсонове  -  всего лишь тоненькая ниточка, но за нее необходимо ухватиться в дальнейших изысканиях происхождения мо­его деда.

Дед еще в детстве, о чем написано в его стихах, твердо решил, что будет врачом, и его  даже в шутку прозвали "лейб-медиком". Он осуществил свою мечту. В 1894 роду Николай Николаевич окончил Санкт-Петербургскую  Императорскую Военно-медицинскую академию с Похвальным листом о получил звание «лекаря с отличием». Через де­вять лет ему было присвоено звание Доктора медицины после защиты диссертации в той же академии. Диссертация его называлась: «К вопросу о строении опухоли века и о связанных с ней заболеваниях». Вот передо мной сохранившийся в течение ста лег Диплом с гербовой печатью, выданный "лекарю с отличием" Николаю» Николаевичу Безсонову о присвоении ему степени Доктора медицины. На оборотной сто­роне клятва: "Принимая с глубокой признательностью даруемые мне наукою права Врача и постигая всю важность обязанностей, возлага­емых на меня сим званием, я даю обещание в течение всей своей жиз­ни ничем не помрачать чести сословия, в которое ныне вступаю". И дед своей жизнью и службой был верен этой клятве.

По окончании академии дед был направлен в Керченский военный лазарет, где служил младшим врачом.

В 1897-году Николай Николаевич был переведен в Иркутский воен­ный госпиталь и начал службу младшим ординатором. В 1898 году деду был вручен орден св.Станислава 3-й степени. Я думаю, он получил его за службу в Керченском военном лазарете. В годы его служ­бы не было масштабных военных действий на русско-турецком фронте. Как я почерпнула из книги А.Б.Широкорада "Русско-турецкие войны 1676-1918 г.г.", Минск, Москва, 2000г., в 240-летней войне России с Турцией с 1879г. по 1914г. наступил период "холодной войны". И Россия, и Англия, соперничающие за владение проливами Босфор и Дарданеллы, в эти годы наращивали свои военные мощности, готовясь к новым броскам. Так что дед получил орден за службу в относитель­но мирное время.

Уже в 1910 году Н.Н.Бессонов стал помощником главного врача Ир­кутского  военного госпиталя. Двадцать четыре года дед пробыл на во­енной  службе. Имел звание статского советника, военное звание  - полковник.  

Важным событием в жизни военного доктора Н.Н.Бессонова было участие в Русско-японской войне 1904-1905 г.г. в составе 6-го Си­бирского пехотного полка. В пожелтевшей за множество лет, но хорошо сохранившейся тетрадке деда есть несколько стихотворений, написанных­ в Манчжурии в 1904 году. Они отражают его отношение к войне: сострадание к бойцам, восхищение их мужеством и патриотиз­мом, но в то же время нелицеприятное отношение к военному начальству и всей организации, ошибках неразберихе, приведших к пораже­нию. В одном из этих стихотворений под названием "Русско-Японский поход" (опубликовано в журнале "Земля Иркутская №2 за 2004 г.), он написал такие печальные строки: "Говорили про удачу - мы испол­нили задачу. Все же не возьму я в толк, для чего погиб наш полк, для чего деревню брали, наши пушки в нас стреляли..."

С I9I8 г. дед вышел в отставку по болезни (y него была "грудная жаба") и стал гражданским врачом. В разное время работал в качестве врача на' Забайкальской железной дороге. Был врачом-терапевтом Котельниковской амбулатории, разъездным врачом центральной амбулатории, врачом-терапевтом клиники УНКВД, независи­мым консультантом. Занимался частной практикой по глазным и внут­ренним болезням. Одновременно он преподавал в Военно-фельдшерскрй школе и других учебных заведениях Иркутска. Преподавал, как зна­чится в его послужном списке, фармакологию, хирургию, уборку раненых и руководил практическими занятиями в венерическом отделении госпи­таля. Приходится поражаться разносторонности его знаний и дел.

В нашем семейном архиве в серой картонной папке хранится «Дело с документами по проведению 40-летнего юбилея доктора Бессонова Н.Н.». В марте 1935 г. в центральной поликлинике города Иркутска (ныне поликлиника №2 на улице Ленина) был торжественно отмечен этот юби­лей. В связи с ним доктор Бессонов был награжден именными серебря­ными карманными часами, почетной грамотой Иркутского Горсовета и премией в 1000 рублей. «Восточно-Сибирская Правда» тогда поместила заметку о юбилее Николая Николаевича, где характеризовала его как "прекрасного врача и исключительно чуткого человека".

Дед был очень известным в 20-30-х годах и уважаемым врачом в Иркутске. Он был признан прекрасным диагностом, его обязательно приглашали на консилиумы в самых затруднительных случаях, и он по­чти никогда не ошибался в диагнозе. Врача Николая Николаевича Бес­сонова до сих пор помнят старожилы нашего города. Я встречаю людей, которые говорят: "Он лечил моих родителей (или деда, или прадеда)". И я с гордостью выслушиваю выражаемые при этом благодарность и при­знательность деду.

Доброй чертой дедушки было его сердечное отношение к своей родной сестре Ольге Николаевне Бессоновой. Ольга была старше Николая. Она была хромой с детства, замуж не выходила и всю жизнь жила в семье брата, вместе с ним приехала в Иркутск и прожила здесь до конца дней. Я знаю о ней только по рассказам родных и фотографиям. Она умерла, когда я еще не родилась или была совсем маленькой ( в 1935 или 1936 г.г.).

Передо мной фотографии деда разных лет его жизни: студент ака­демии с молодым красивым и благородным лицом; бравый усатый верхо­вой наездник времен Русско-японской войны; представительный и до­родный доктор медицины; измененный годами и болезнью старик.

В памяти всплывают только отдельные эпизоды из того далекого времени, когда я была еще маленькой девочкой. Когда деда не стало, мне было пять лет.

Во время работы разъездным врачом деду была вы­делена лошадь и пролетка, черная, лакированная, на мягких рессорах. Так как в то время дед был уже болен, бабушка, не доверяя никому, сама разъезжала с ним в качестве кучера. Я помню, как пролетка под­катывала к парадному подъезду или во двор дома, где мы жили. На кучерском месте восседала дородная бабушка в шляпке и с вожжами в руках. Пролетка сильно наклонялась и приседала, когда дед тяжело спускался с подножки. Дети всего двора облепляли пролетку и проси­ли бабушку прокатить их, и она соглашалась «только до угла улицы Бабушкина».

В нашей квартире у деда был кабинет, где он вел прием больных. Окна этой комнаты выходили в узкий переулок и упирались в деревян­ный забор и старый тополь, росший у самого забора. Вход в кабинет был через парадное и маленькую прихожую, где на небольшом, обтянутом зеленым плюшем диванчике больные ожидали приема. Бабушка рассказывала мне, что дед просил меня развлекать ожидающих. И я делала это с удовольстви­ем и ответственностью, no-взрослому ведя с посетителями «светские» разговоры.

В кабинете деда стоял кожаный диван с высокой спинкой, большой письменный стол с зеленым сукном и черное деревянное кресло перед ним. На стене висел украшенный деревянными завитками старинный шкафчик с лекарствами. На столе был мраморный письменный прибор с массивными гранеными чернильницами и пресс-папье. Около - бронзовая настольная лампа с круглым зеленым стеклянным абажуром. Был у де­душки на столе еще интересный "вечный" календарь в виде кожаного футляра с окошечками в нем. Окошечки соответствовали цифрам меся­ца, числа и дня недели. С помощью маленькой медной ручки эти цифры приводились в движение, и каждый день надо было устанавливать в окошечках нужные месяц, день и число. В специальное отверстие были вставлены серебряные большие круглые карманные дедушкины часы.

Я и сейчас помню запах этого кабинета - смесь лекарств и ка­кого-то особого аромата, исходившего от деда. Он курил хороший табак, который набивался в гильзы из тонкой папиросной бумаги специальной палочкой.

За обеденным столом у деда было свое постоянное место, которое никто никогда не занимал. Он любил всегда выпить перед обедом водки, которая наливалась только ему. Для этого на стол ставилась ма­ленькая серебряная рюмочка, и он выпивал одну единственную. И еще, помню, обязательным атрибутом дедова обеда были специальные жевательные щипцы (у него были в то время вставные зубы, поэтому кусочки мяса "пережевывались" вручную с помощью этих щипцов).

Хорошо помню такой случай. Я, маленькая, мне было около четырех лет, ходила по дому, засунув в рот тонкую металлическую трубочку с острыми краями, и пыталась в нее свистеть. Бабушка предупредила меня: "Оставь трубку, можешь поранить себе рот". Но это не подей­ствовало. Я зачем-то резко наклонилась над полом, один конец труб­ки ударился об пол, а второй вонзился мне в небо. Было больно, полилась кровь, я, конечно, заплакала. Бабушка, всполошившись, по­вела меня к деду за помощью. Он заглянул мне в рот, приказал не реветь и сказал, что ничего делать не надо - во рту все само хо­рошо заживет. И правда, скоро ранка зажила, но на всю жизнь у ме­ня на небе осталось, как память о моем непослушании, небольшое углубление. Детей в доме деда не баловали. Дед считал, что им совсем не нужны тепличные условия, детский организм должен выра­батывать иммунитет в реальных условиях. Поэтому над нами не "тря­слись". Мы пили всегда сырую воду, нас не кутали, не паниковали по поводу наших детских травм, ушибов и царапин. Бывало, пожалуешь­ся бабушке, что где-то болит, она посмотрит и скажет: «Сaмо прой­дет». И правда, почему-то проходило.

Дедушка любил внуков, особенно его первого, Вовочку. Наверное, брат рос не очень послушным. Дедушка писал для него стихи, басни. Например, про умного Фрица, которому стоило подражать:

                                        О Фрице наш теперь рассказ.

                                        Кто не знавал его проказ.

                                        Теперь же Фриц умнее стал

                                        И баловаться перестал.

                                        Как встанет утром ото сна,

                                        Сам одевается всегда.

                                        Наденет сразу сапоги,

                                        А босиком чтоб, и ни-ни.

                                        Лицо и руки моет мылом,

                                        Чтоб быть приятным всем и милым.

                                        Чай аккуратненько попьет,

                                         На стол ни разу не прольет.

                                         Потом он палочки попишет.

                                         Никто весь день его не слышит.

                                         Играет тихо и без крика,

                                         По комнатам не скачет дико.

                                         Не дразнит кошку и собаку.

                                         И с нянею не лезет в драку.

                                         А день пройдет, ложится спать.

                                         Не просит на ночь книг читать.

                                         И хором все теперь твердят,

                                         Что Фриц - не мальчик, сущий клад.

           

Дед любил играть на пианино. У нас стояло старинное, с двумя медными красивыми подсвечниками. Было много нот. Помню огромные и толстые в зеленом матерчатом переплете, с кожаными углами, альбомы с нотами для опер. Среди них была "Пиковая дама". И я слышала в бабушкином и мамином исполнении пастораль « Мой миленький дружок, любезный пастушок». Бабушка пела женскую партию, а мама - низким голосом мужскую. Вальсы Шопена вызывают у меня особое прекрасное чувство. Наверное, потому, что я часто слышала эти вальсы в исполнении деда.

Дедушка очень любил бывать на природе, особенно собирать грибы. Поэтому очень часты были выезды всей семьей в лес, обычно за каме­ноломни в одно и то же место, которое так и называлось «наше ме­сто». Дед не мог наклоняться за грибом, поэтому он ходил с тро­сточкой и, найдя гриб, подзывал кого-нибудь из детей сорвать его.

В 1935 году дед с бабушкой в последний раз отправились в путе­шествие. Первое их путешествие было давно, в Гурзуф. От той по­ездки у бабушки долго хранился сувенир - засушенный морской конек. Теперь они решили побывать в Ленинграде, на родине деда, и навестить своих детей с их женами и мужьями, которые в то время жили в Мо­скве. От этого путешествия сохранилась их фотография в Александров­ском сквере в Ленинграде, сделанная 8.08.35г. На ней написано ру­кой деда: « после посещения Смоленского кладбища». Значит на этом кладбище могли быть родные могилы деда, может его отца и матери.

Еще дед после встречи с детьми написал замечательное стихотворение- воспоминание «Письмо детям»:

                                      

                                       Вам из Иркутска в град Москву

                                       Эпистолу сегодня посылаю.

                                       Москву и Ленинград во сне и наяву

                                       Я вижу каждый час и всех Вас вспоминаю.

                                        . . … . . . . .. .. . . . . . . . . . . . . . . .. . .  . . .

                                        Когда же, днем отдав туризму дань.

                                        Мы вечером у нас сбиралися все вместе

                                        За скромной трапезой, мы пили « Мукузань»,

                                        Теснясь вокруг стола, как куры на насесте.

                                        Я, мама, Юрий, Федя и Сергей,

                                        Галина, Валя, Ася, всем собором,

                                        Струилась тихая беседа как ручей,

                                        Лишь изредка волнуемая спором.

                                        Все вспоминается - ночной визит клопа

                                        И треск его в огне горящей свечки,

                                        И мириады мух, лишающие сна,

                                        И кот слепой над блюдечком у печки.

                                        Промчалось все. Но не забылось, нет!

                                        Я не кляну Иркутск постылый,

                                        Воспоминания блестят как яркий свет,

                                        И жизнь не кажется печальной и унылой.

             

В последнее время перед кончиной дед был совсем плох. Он никуда уже не выходил. Бабушка выносила ему стул и, закутав в теплую оде­жду даже летом, усаживала на крылечке подышать свежим воздухом. Я часто видела его при приступе "грудной жабы", когда он стоял, ухватившись за верх платяного шкафа в их с бабушкой спальне, и ловил ртом воздух со страдальческим лицом. Я тогда бежала к бабуш­ке с криком: "Дедушке опять плохо!" И она кидалась помогать своему Котичке.

К сожалению, я помню его таким. А был он в жизни красив, умен, остроумен. Пользовался большим успехом у женщин. Был пре­красным наездником. Писал стихи, играл на пианино. Имел дед и большую слабость - был заядлым картежником. Постоянными партнера­ми его по преферансу были иркутские врачи Маркевич, Москвитин, Заорский, наш сосед по двору Ротфарб. Играть он ездил обычно в Общественное собрание, где был постоянным членом. Дед даже состоял в совете старшин собрания.

Скончался дед в начале войны, в декабре 194I года в возрасте 70-ти лет. Похоронен на Лисихинском кладбище.

Дедушка Бессонов Николай Николаевич был дважды женат. Первая его жена - Шостакович Варвара Болеславовна. Она - полька, дочь участника национально-освободительного движения в Польше, каракозовца, сосланного в Сибирь, Болеслава Петровича Шостаковича. Этот чело­век стал в Иркутске известным и уважаемым ученым, общественным деятелем. Он был управляющим Иркутским отделением Сибирского тор­гового банка, гласным городской думы, а в 1902-1903г.г. - город­ским головой; сотрудничал в "Восточном обозрении" и "Сибирских сборниках". Варвара Болеславовна приходится теткой знаменитому композитору Д.Д.Шостаковичу и историку профессору Иркутского Госуниверситета Сергею Владимировичу Шостаковичу, бабкой ныне здравствующему профессору госуниверситета Болеславу Сергеевичу Шоста­ковичу. Познакомились мой дед и Варвара Болеславовна в Санкт-Петербурге в годы учебы деда в академии. Варвара Болеславовна в это время или жила, или училась в Петербурге, или часто приезжала туда. Об этом говорят несколько ее снимков, сделанных в те годы именно в Петербурге. Венчались они в Керчи, где работал дед после окончания академии. Вероятно, именно женитьба на Варваре Болесла­вовне стала основной причиной того, что дед поселился в Иркутске: здесь находилась ссыльная семья Шостаковичей. Николай Николаевич и Варвара Болеславовна жили в Иркутске на улице Большой Ланинской (ныне Декабрьских Событий), №18. Жена родила дочь Варвару (Лялечку) и сыновей Колю и Юрия (Юшу - так звали его по-домашнему). Во время последних родов она умерла, оставив мужа вдовцом с тремя детьми.

Через пять лет дед женился второй раз - на моей бабушке, Гейбович Анне Викторовне. Дед был отцом семерых детей, так как моя ба­бушка родила четверых: двух дочерей Анну и Наталью и двух сыновей Сергея и Владимира. Первая  дочь дедушки от брака с В.Б.Шостакович умерла подростком. Старший сын, Николай, погиб в гражданскую войну. Остальные дети жили в доме отца до  окончания своей учебы. Выучив­шись и повзрослев, они стали разъезжаться из родительского дома. Младший сын Варвары Болеславовны, Юрий, ушел добровольцем на граж­данскую, после войны приезжал домой только погостить. Дочь Анна вышла замуж и уехала в Москву. Сын Сергей тоже уехал в Москву в надежде продолжить там учебу. Младший сын, Владимир, став геологом, уехал с женой на Балхаш. В Иркутске с матерью и отцом оставалась всю их жизнь только младшая дочь Наталья, моя  мама.

 

Май 2005 г. – февраль 2006 г.
г.Иркутск.