Памятники историко-куль­турного наследия в Иркутске

В.Т. Щербин: «У меня репутация разрушителя наследия»

Дом в переулке Пограничный ярусами спускается к набережной Ангары, не охваченной благоустройством, что позволяет рыбачить в непосредственной близости от подъездов. Здание, состоящее из нескольких жилых блок-секций, построено по проекту архитектора В.К. Нечитайло. Своими очертаниями оно напоминает корабль не меньше, чем знаменитый дом В.А. Павлова в Солнечном, и также является демонстрацией умения советских зодчих из типовых панелей создавать не­стандартную архитектуру. В годы рождения этого дома предполагалось, что соседи совместными усилиями создадут об­разец коллективного проживания. Отсюда соединение домов застекленными переходами, где так красиво могли бы смотреться зимние сады с уголками отдыха, теннисными столами. Эта общая территория позволила бы соседям прово­дить совместные вечера, отмечать праздники и различные события. К сожалению, идеальный образ строителя комму­низма не совпал в реальности с обликом жителя малосемейного общежития. Стеклянные переходы стали легким путем для проникновения в дом криминальных элементов, и в целях безопасности их закрыли досками. Сейчас первоначаль­ный радостный вид дома можно представить, лишь обладая богатой фантазией. Рыбакам повезло больше: с реки они по-прежнему возвращаются с хорошим уловом карасей. Возможность жить рядом с центром города, при этом наслаж­даться тишиной и простором реки, привлекла к дому и известного иркутского искусствоведа-архитектора В.Т. Щербина, надолго поселившегося в Пограничном переулке.

Валерий Трофимович Щербин - автор первого историко-архитектурного опорного плана города, разработанного в 1981 году на базе ка­федры архитектуры и градостроительства Политехнического института. Валерий Трофимович, воодушевленные им студенты и молодые архи­текторы провели грандиозную работу по обследованию историко-куль­турного наследия. Они изучили здания, которые уже значились в реестре памятников, и объекты, претендовавшие на этот статус. Были проведены замеры каждого дома, составлено описание и выполнена фотосъемка. Все значимые объекты вошли в историко-культурный опорный план города, который был признан одним из лучших в стране. Благодаря В.Т. Щербину и его помощникам многие объекты вошли в список вновь выявленных памятни­ков. Не менее важным следствием проде­ланной работы стало и вовлечение молодежи в сохранение наследия. Многие из них сей­час - известные специалисты в этой области и благодарны своему наставнику. К нашей большой радости, этот уникальный человек, знающий про наследие почти все, составил нам компанию для прогулки по улице Кожова и 130-му кварталу. Он рассказывал про ир­кутскую старину, мы задавали вопросы и пы­тались понять, почему Валерий Трофимович пытается спорить со своей же работой.

-   Валерий Трофимович, когда-то вы ставили своей задачей внести как можно больше объектов в список охраняемых. Почему сейчас вы по­меняли свои взгляды и настаиваете на сокращении списка?

Мелодия иркутских улиц состоит из архитектуры современной и уходя­щей. Это задает определенный душевный камертон. Мы наслаждаемся уходя­щей стариной как мудрецом, у которого на лице отражена вся его долгая жизнь. Старые дома Иркутска достаточно по­служили, и вот теперь им пришло время уходить. Хотят ли они, чтобы их восста­новили и сделали из них муляжи? А может, они просят, чтобы им дали спо­койно умереть? На этой основе и возни­кает главный конфликт. У нас очень слабый опыт духовной памяти, почти не развившийся. К тому же мы стремимся строить жизнь по западным меркам. Но прагматичный Запад никогда не имел такой архитектуры, как наше деревян­ное зодчество, в котором душа поет. Все деревянные дома хотелось бы сохра­нить, но город не хранилище, способное вместить буквально все. Это живой ор­ганизм, который должен развиваться.

Мы должны зафиксировать все объ­екты деревянного зодчества, нужно из­давать книги, каталоги всех объектов. Точно так же, как создаются антологии всех писателей, поэтов, куда входят буквально все имена, великие и малые, оставившие свой след в литературе. Наш долг - помочь старинным домам еще какое-то время продержаться. Для этого им надо дать юридическую под­держку, тогда никто не сможет с ними делать все что угодно. И даже если дом сгорел, то объект культурного наследия гарантированно будет восстановлен если и не в ближайшее время, то обяза­тельно в будущем, потому что на этом месте не может ничего появиться дру­гого. В наших силах сохранить и про­должить традиции деревянного зодчества, потому что, когда нацио­нальные особенности вытесняются ин­тернациональным       началом, архитектурные объекты разных стран перестают отличаться друг от друга. В такое время возрастает значение на­следия. Почему архитекторы в послед­нее время все чаще обращаются к наследию (кстати, в этом году Москов­ское Зодчество будет впервые посвя­щено русской архитектуре)? Потому что видят в нем возможность расширения своей творческой палитры. Сочетание старого и нового, игра в трансформа­цию позволяет создавать архитектуру, связанную с определенным местом.

Задача сохранить определенное ко­личество памятников сверхсложная уже потому, что идет вопреки ходу истории. Центр всегда развивается быстрее остальной части города. Если для биз­несменов центр - это получение вы­годы, то для архитекторов - это лучшее место для творчества. Центр - всегда концентрация лучшей архитектурной мысли, потому что здесь больше факто­ров, позволяющих разнообразить архи­тектуру, сделать ее архитектурой места.

С другой стороны, появление дви­жения за сохранение памятников - тоже часть исторического процесса. На ос­новании этого мы можем добиваться сохранения памятников, выдвигать определенные требования власти, спонсорам, арендаторам. Но вносить нужно только те обременения, которые не идут вразрез с законом либо совер­шенствуют этот закон. Со средой еще сложнее. Защитить ценный объект ис­торической среды сегодня закон не может, такой категории в нем попросту нет. Как бы хотелось: в соответствии с пунктом таким-то статьи такой-то охра­нять не только конкретные объекты, имеющие выдающиеся архитектурно- планировочные решения, редкие скон­центрированные достижения местной строительной школы, но и все по­строенные дома, ибо только вместе они дают нам представления о том, какая была среда в такое-то время. А вот по­следнее как раз и не скажешь, потому что среда, допустим, в 1880 году была совершенно другая, нежели в 1860 году. Она могла быть совершенно неинтерес­ной в 1860 году, а через 20 лет измени­лась и превратилась в интересную. Бывали в истории и ухудшения, когда в результате форс-мажорных обстоя­тельств что-то гибло или хозяин дом ломал и на этом месте строил другой, больший по размеру, но меньших худо­жественных, эстетических достоинств. Не было службы по охране наследия, и владелец был волен распоряжаться своей собственностью, как ему заблагорассудится. А если бы такая служба тогда была, то не появилось бы в Иркут­ске исторического центра, состоящего из домов XIX века.

Есть великий соблазн взять все под­ряд и жить процессом охраны, не забо­тясь о результате. Недопустимо требовать восстановления любой ценой. В этом случае объекты восста­навливаются за большие деньги в ново­деле, который уже не является памятником. Он не дышит, не поет и не притягивает. Новодел не должен стано­виться единственной формой сохране­ния наследия.

-     Валерий Трофимович, вы яв­ляетесь одним из самых уважаемых специалистов по наследию. Как определить, является ли выявлен­ный объект памятником или объ­ектом средовой застройки?

Конечно, было бы проще создать единый шаблон и к каждому историче­скому дому подходить с ним. Затем все выявленные данные заложить в ком­пьютер, и он бы выдавал, какие вы­явленные объекты признать памятниками. Но в том-то и дело, что создать такой шаблон невозможно. Считать или не считать объект памятни­ком решают специалисты. До сих пор непонятно, что такое памятник, что надо охранять, а что, может быть, и нет. Зда­ние, признанное памятником, должно обладать абсолютной чистотой во всех составляющих: в социальном отноше­нии, юридическом, экономическом. На­следие должно представлять золотой фонд. Чтобы отобрать лучшее, необходимо ограничение при­знаков. Каждый памятник должен быть осмотрен по-особому. Не может быть одного шаблона для определения ценности всех домов. Чтобы составить реестр с максимальным охватом лучшего и реально осуществимого сохранения, необходимо предварительно провести работу по классификации объемно- пространственных решений и отдельных декоративных эле­ментов, встречающихся в объектах культурного наследия.

Сейчас у нас любой объект описывается как точечное яв­ление и не рассматривается, какое место он занимает в ряду аналогичных объектов. А вот если после описания дома под­черкнуть, что такой дом в Иркутске единственный, то значи­мость его сильно повысится, что потребует совсем другого отношения к этому дому. Когда мы будем знать, например, что вот такие наличники у нас сохранились всего на пяти домах, то это веский аргумент для сохранения, а если они встречаются на пятидесяти домах, то основанием для сохранения будут, скорее всего, другие признаки.

Вот перед нами старый дом. Является ли он памятником? Среди старинных зданий Иркутска нет такого дома, который бы не имел хотя бы одного признака объекта культурного на­следия. Вот здесь мы видим: карниз рафинирован подзором, накладная резьба с сухариками, внизу - знаменитая иркутская тема лилий. Наличники с фронтоном и плечиками. В данном случае правильно будет написать так: признаки объекта куль­турного наследия имеются, но их недостаточно для того, чтобы объект вошел в число памятников, достойных государствен­ной охраны.

-     От деревянных домов отталкивает отсутствие со­временных удобств. Если провести горячую воду и кана­лизацию к участкам домов и понятно объяснить, что разрешено, а что нельзя делать с объектами, стоящими на государственной охране, возможно, тогда мы сможем снять остроту с вопроса охраны и реально начать восста­навливать исторический Иркутск? Какая разница - вкла­дывать деньги в новое строительство или в восстановление и реставрацию памятника?

-   Если у вас износилось сердце, то его можно заменить ис­кусственным. Но если износились глаза, руки, замена сердца уже не поможет. Истлевший дом не спасут инженерные сети. Придется так много заменять, что получится новодел, который не будет памятником.

Мы не разучились жить в деревян­ных домах, мы лишены возможности жить в них в пределах города. Сама среда изменилась очень сильно. Не­легко жить в историческом центре, в 130-м квартале или на улице К. Либк- нехта, где большой транспортный поток и очень загрязнен воздух.

-    Вот мы говорим: у нас восста­навливается много памятников, но зачастую академическая реставра­ция подменяется трансформацией. Ваше отношение к такому восста­новлению?

-    Надо пробовать разные способы, использовать разные методы. Одни объекты можно реставрировать, а дру­гие - трансформировать очень серь­езно. В реставрационной науке оговорено, что новодел допускается в исключительных случаях для объектов, имеющих особое значение. Если завтра упадет Спасская башня Кремля, ее вос­становят. И нет никаких сомнений, что это правильно. Но есть ли необходи­мость восстанавливать средовой объ­ект с улицы К. Либкнехта? Не лучше ли заняться другим объектом, например по адресу К. Либкнехта, 31, который лет 10-15 уже гниет. Еще лет пять - и ни од­ного бревна от него уже не сохранится. Или другой пример. Дверная ручка второй половины девятнадцатого века по старой форме отлита сегодня, никакой исторической ценности она не имеет. В таком случае, может, честнее делать по мотивам? Трансформация - это хоро­ший творческий прием. Деревянное зодчество Иркутска на всем своем про­тяжении постоянно развивалось, эволюционизировало и все время перестраивалось - трансформирова­лось. Это процесс онтологический, то есть отвечающий сути самой жизни.

Проект 130-го - неожиданный, здесь как раз уместно вспомнить о роли личности в истории. Это архитектурная работа «по мотивам» исторического Ир­кутска. Эту работу ни в коей мере нельзя считать восстановлением исторической среды, но это очень интересный экспе­римент, яркий образец трансформации. Стремление хотя бы в образной форме сделать нечто архитектурно-артефактное, чтобы оно давало ощущение един­ственности такого места в городе. Он будет в мире единственным, даже если по такому принципу будут делать квар­тал в Омске или где-то еще. Было бы хо­рошо, если бы все запроектированное получило качественное воплощение. Но вот как его осуществить? Мастеров-то нет. Две категории реставрации - под­линность и достоверность. Обе одина­ково важны. Должен быть максимум подлинности при абсолютной досто­верности. В домах 130-го квартала со­храняется подлинность отдельных бревен. А желательно бы наоборот, так как ценность не в материале, а в досто­верности образа дома, подлинности технологии. Чтобы технологические процессы позволили бы какое-то время этому дому стареть, чтобы он не разва­лился до своего старения. У нас ведь даже очень старые дома не развали­ваются. Здесь подлинности не так много, а достоверности и того меньше. И так как стены будут обшиты, подлин­ное скроется от глаз, а сомнительная достоверность становится назойливым объектом внимания. Это же совер­шенно новая среда. Изменены пропор­ции, практически все дома 130-го квартала поднимаются на подиумы.

130-й квартал вообще эксперимент интересный. Но надеяться, что таким образом мы сможем восстановить всю историческую застройку города, - уто­пия. В Иркутске подобных кварталов по­рядка 65, и на их восстановление по очереди потребуется лет триста. Хо­рошо бы губернаторы, передавая эста­фету, поднимали планку по реставрации кварталов. Если один губернатор сде­лал один квартал, то второй бы в каче­стве обязательства взял уже два.

Есть ряд сложных моментов, связанных с тем, что многие памятники де­ревянного наследия находятся в част­ной собственности. Многим людям, проживающим в деревянных домах, не по карману реставрация. Но и выехать они не могут, пока не найдется покупа­тель, готовый предложить за дом боль­шие деньги. Как в таком случае не довести эти дома до полного убоже­ства? Этих людей нужно тоже уважать и учитывать их нужды. Деревянные дома находятся в удручающем состоянии во многом потому, что у нас прервалась линия владения. Но даже если бы она не прервалась, то все равно эти дома были бы уже снесены, потому что историче­ский центр всегда являлся обществен­ной зоной и там активнее происходили изменения.

-      А окна пластиковые разве можно в домах-памятниках ставить?

-     Ну конечно, при академической реставрации они недопустимы, тем более что хорошая столярка ничуть не хуже. Хотя особой проблемы в этом нет. Вот на этом доме мы видим такой не­обычный элемент, как подкарнизный поясок. Нормальный дом - как его со­хранять? Как вновь выявленный объект невозможно, потому что эта категория объектов является юридически непол­ноценной. К тому же нельзя выявленный объект считать вновь выявленным бес­конечно!

-   Наверное, можно перевести его в категорию памятников?

-   Но ведь не переводят! Оформили списком все объекты, включая вновь выявленные, и согласовали с мини­стерством культуры. А это согласование не предполагает никакой ответственно­сти со стороны министерства культуры. Все сохраняется пунктом закона о вновь выявленных объектах, который «подмо­раживает» город, сдерживает его дина­мичное развитие. Может быть, в какой- то степени это и хорошо. Но нельзя же все время сдерживать!

-   Валерий Трофимович, обследо­вание, сделанное вами в 1980-х годах, по-прежнему остается одним из самых полных. По вашим спискам работают до сих пор. В Иркутске вы­полнен Проект зон охраны. Почему у вас появилось желание сделать новый историко-архитектурный опорный план?

-    Проект зон охраны - это общий документ, а историко-архитектурный опорный план - это реестр памятников, которые надо охранять. Он состоит из схемы, на которую нанесены все исто­рические объекты, и пояснительной за­писки с характеристиками класси­фикационной ценности. Новый опорный план я хочу сделать, потому что считаю эту работу своим долгом. Я его начинал и хочу его закончить. Эту работу я вына­шиваю уже десять лет. Может, меня кто поддержит, но если даже нет, буду де­лать один. Лицензия на эту работу мне не нужна. Проект обязательно проходит стадию утверждения, и если он не соот­ветствует нормам и требованиям, его отклоняют. Хотя составленными мной списками до сих пор пользуются, не­обходимо проверить, в каком состоянии находятся дома сейчас. Проект зон охраны у нас официально утвержден за­коном, но реестр от этого не попол­нился и не пополнится. В проекте утверждены параметры, определены категории, имеется ограничение высот и др. Но вопросы со списком и с вы­явленными объектами не решены! Утверждение Проекта зон охраны поз­волило принять генплан города, но можно ли считать эту работу добросо­вестной, если важные вопросы остались нерешенными? Работа получилась почти как копия предыдущей. Но та была первой в стране, эта хуже, потому что в ней нет ничего нового. Разве можно считать заслугой простое расширение географии за счет Иркутска-ll, Мегета? Не­обходимо было сузиться до исторического центра и углу­бить, сделать реальный реестр.

-    То есть необходимо заново исследовать каж­дый объект и принять решение, вносить или нет его в реестр? Может ли частное лицо, Валерий Трофимович Щербин, решить судьбу того или иного объекта? Будет ли иметь вес составленный вами реестр?

-  Когда имеешь дело с искусством, а деревянное зодчество - это именно искусство, не обойтись без личного начала в оценке. Роль личности, частного мнения в науке, конечно же, есть. Если я предлагаю тот или иной объект внести в реестр, то я за свои слова отвечаю. А чехарда с законом по экспертизе, паспорту никакого отношения к науке не имеет. Все это - про­изводство, которое призвано продемонстрировать коллектив­ность разума и коллективность ответственности. Я считаю, что, выполняя опорный план, нужно вносить только две категории: объект, стоящий на госохране, и объект, предлагаемый к по­становке на госохрану. Других категорий не должно быть.

Валерий Трофимович Щербин задает вопросы и пыта­ется получить на них ответы. И даже не получая ответов, все равно продолжает поиски. Он сам выбрал нелегкий путь и платит за него бессонными ночами, терзаниями, беспокойством. Его душа, как и прежде, болит за сохра­нение деревянного Иркутска, но в его иерархии ценностей есть уже ценности повыше. И в защиту своей сегодняш­ней точки зрения он привел пример с великим итальян­ским скульптором, который в ситуации, когда тонут котенок и шедевр Рембрандта, спасал бы первым, ко­нечно, котенка. «Вот и мы должны спасать в первую оче­редь наших детей. Независимо от своей специальности, в первую очередь следовать законам морали и нрав­ственности и этому учить детей», - убежден В.Т. Щербин. Насколько правильный путь спасения живого выбрал Ва­лерий Трофимович, решать не нам, но делает он это, как всегда, искренно и с полной отдачей.

Светлана Тимохова В подписях к фотографиям использованы реплики В.Т. Щербина

Журнал «Строим вместе» №  12 (118), август 2011