Новости, статьи

Русский в Сибири

В моей жизни был период, когда я избегал называть себя русским. Случилось это во время моей работы в одной из Восточно-азиатских стран, куда я попал через год после окончания университета. Работая с русскими туристами, я общался со уроженцами разных регионов страны. Сибиряки мне были родными, сильно нравились жители Дальнего Востока и не нравились москвичи. Жители центральных и уральских регионов России встречались редко. Многие из них напоминали известного персонажа из Тагила. За них было стыдно как и за пьяных, гуляющих по улицам баров с русскими флагами или в майках «рожденный в СССР». Моими коллегами были русские из Украины, значительную часть русскоязычной диаспоры составляли артисты, модельки, проститутки из стран средней Азии. Родина у них была там, где теплее. Местные жители и приезжие иностранцы называли всех нас русскими. Чтобы как-то дистанцироваться от этого многонационала, представляться при встречах и знакомствах я стал сибиряком.

Все это наложилось на момент прихода ко власти в России Путина и Единой России, чему я, взрощенный на НТВ и американских учебниках по журналистике и СМИ, прошедший стажировку по одной из соросовских программ в США, подсевший на либеральные медиа, на тот момент был не рад. Из них я узнал, что я не одинок в своем неприятии русской действительности, о движении за признание сибиряков как отдельного этноса, о современном сибирском областничестве.

Продолжалось это до момента знакомства с несколькими прихожанами православного храма, а позднее и с его настоятелем. Члены общины составляли разительный контраст с общей массой моих многонациональных соотечественников. Одним из самых больших впечатлений было знакомство с потомком русских иммигрантов. Дядя Михаил был словно выходец с Русской Атлантиды. Он был преклонных лет, с трудом подбирал русские слова, но за ними угадывались словно бы иная, но родная культура, воспитание, мировоззрение.

Моя зарубежная командировка закончилась после эпизода в одном из голливудских фильмов, где были заснеженные горы, сосновый лес и скованные льдом реки. Слезы навернулись на глаза, я затосковал, а через несколько месяцев, толком не передав дела, летел домой в Иркутск.

Возвращение в отчий дом, вернее квартиру состоялось. Только домом я её уже не воспринимал. Роднее мне была дедовская усадьба. Но и в ней я видел больше недостатков, чем достоинств, главным из которых была близость к лесу и протекавшему по нему ручью. Бабушка, Нина Дмитриевна, ушла в мир иной, соседи потихоньку спивались, скотину и птицу держать перестали, деревня окончательно превратилась в депрессивный поселок городского типа на одной из станций на Транссибе. Переживший бабушку на 15 лет дед, Николай Васильевич, сильно переживал утрату и разрушение привычного мира. Выросший в глухой сибирской деревне позднее признанной неперспективной, работавший сначала на речном флоте а затем в полярной авиации, большую часть жизни проживший в городке Игарка, вышедший на пенсию в 1990-м и уехавший в деревню в Калужской области, развернувшего там большое хозяйство, потерявшего всё позднее при переезде поближе к дочерям и внукам, он до последнего момента был привязан к земле и старался передать это чувство нам. Предками его, кстати, были переселенцы из-под Минска, бабушка же до замужества, носила фамилию Золотова.

Может быть дед, может быть, время проведенное с другой моей бабушкой, Раисой Ивановной, в деревне Коновалово недалеко от Балаганска, где со времен первопроходцев проживали все предки по отцовской линии (первоначальное село ушло под воду Братского водохранилища), может быть детские воспоминания из музея Тальцы, куда меня часто возил отец - все это соединилось в образ усадьбы по старинному образцу, на берегу реки, с покрытыми лесом сопками на горизонте. Я долго не знал, где этот образ может воплотиться и прижиться. Исследовал, как мне казалось, подходящие места в Тункинской долине, на Александровском тракте. Нарисовал образ осовремененной усадьбы сначала в воображении, затем на бумаге, затем в 3D-макете.

Место нашлось неожиданно, на никогда не привлекавшем меня Байкальском тракте. За два года на нем появилась срубленная в охлоп избушка, мечты стали ближе к реальности, иллюзий поубавилось.

Я, впрочем, особо и не заблуждался относительно своей склонности и приспособленности к деревенской жизни, труду и быту. Гуманитарное образование, профессия и сфера деятельности не позволяют надеяться, что я стану счастлив одной лишь этою мечтой. Мне также хочется заниматься сложными проектами, приезжать в привычную мне Азию не как турист, а по делам (Европу я оставлю на пенсию). О переезде не задумываюсь, личное счастье с фигурой правителя не связываю, от Москвы отделяться не желаю, а мечтаю, наоборот, присоединить ее к остальной России.

Откровенно, я не знаю наверняка, русский ли я в полной мере. Литературу я любил зарубежную, русских писателей приоткрыл для себя в более позднем возрасте и до многих не добрался еще. В свое время меня сильно поразила история про подметальщика полов в НАСА. На вопрос одного из посетителей агентства, чем он тут занимается, уборщик ответил: «Участвую в постройке ракеты». Вот и я, занимаясь своим делом, строя дом на берегу Ангары, вспоминая своих дедов и прадедов, участвую в постройке нашего русского космического корабля.