Эвенкийская тематика в рассказах «Царь-рыба» В. Астафьева
Категория: Сибирь, Сибирь
Предыдущая статья | Следующая статья
Анфиса Александровна Воронина,
ассистент кафедры фольклора и
национальной культуры Национального
гуманитарного института Бурятскогого
сударственного университета,г. Улан-Удэ
Много русских писателей обращалось к показу культуры, жизни, быта, верований эвенков. Русский читатель, перечитавший все о себе, впервые получил информацию об эвенках в рамках художественного слова.
Писатель-современник Виктор Астафьев упоминает об эвенках на страницах лучшей своей книги — «Царь-рыба».
Родился Астафьев в селе Овсянка Красноярского края. Детство писателя связано с Таймыром, Игаркой. Оно прошло в непосредственном общении с эвенками. Этим-то и объясняются познания автора в области духовной и материальной культуры северного народа, отраженные в книге.
Открывает «Царь-рыбу» рассказ «Бойе». Название рассказу дала кличка собаки, в переводе с эвенкийского означающая «друг». Говоря о том, какие умные глаза были у лайки Бойе, автор приводит северное поверье: «Собака, прежде чем стать собакой, побыла человеком, само собою хорошим. Это детски наивное, но святое поверье совсем не распространяется на постельных шавок, на раскормленных до телячьих размеров псин, обвешанных медалями за породистое происхождение. Среди собак, как и среди людей, встречаются дармоеды, кусучие злодеи, пустобрехи, рвачи» (1).
Поверье это сохранилось у эвенков до наших дней. В нем говорится о том, как добрый дух Сэвэки создал землю и хотел создать людей бессмертными. «Когда он приступил к созданию человека, то его помощником была собака. Собака тогда была голой, как человек. Собака служила караульщицей у Сэвэки, чтоб в его отсутствие Харги* не испортил его творений».
Но за невыполнение обязанностей собака была наказана Сэвэки: «Теперь ты станешь настоящей собакой, будешь носить шерсть и разучишься говорить. Ты всегда будешь ходить на ремешке, охватывающем твою шею, и будешь всегда смотреть взад человеку, то есть ходить за человеком и служить ему. А человек, рассердившись, будет частенько поколачивать тебя палкой!…» (2).
Виктор Астафьев с гордостью говорит о собаке: «Бойе был труженик, труженик безответный». Это самая главная черта, характеризующая кобеля: «Он умел в тайге делать все и соображал как не полагалось животному, чем вбивал в суеверие лесных людей — они его побаивались, подозревая нечистое дело», — замечает писатель. Бойе не только гонял любую дичь, выводил охотников к дому, но и наловчился даже ловить рыбу из озера. Такого «дива» не видали и умудренные опытом люди.
То, что Астафьев был хорошо знаком с эвенкийским фольклором, подтверждается также приведенным на страницах книги поверьем о сказочной шаманке: «Бродит шаманка по тундре давно, в белой парке из выпоротков, в белой заячьей шапочке, в белых мохнатых рукавичках. За нею белый олень с серебряными рогами следует по пятам, головой покачивает, шаркунцами позвякивает...» (3).
Если обратить внимание на символику в поверье, то значительное место здесь занимает белый цвет. У эвенков белый цвет всегда был связан с понятием счастья. И олень белого цвета (сэвэк) считался священным (табуированным), приносящим счастье. Но в жизни часто счастье идет бок о бок с несчастьем. Так, в описанном поверье за счастливые минуты, проведенные с ней, сказочная шаманка лишает жизни мужчин. С молодыми охотниками даже за то, что они дали шаманке ожить в своем подсознании, поверили в минуты счастья с ней, может случиться непоправимое: «А что, если она ему тоже явилась?! — ожгла ревнивая подозрительность Колю. — Убью! Застрелю! Не дам!...» (4).
В «Царь-рыбе» встречаются и народные обереги, запреты, перенятые русскими у эвенков. В их основе лежат меры предосторожности охотника, боявшегося спугнуть добычу или накликать немилость духа-хозяина тайги шумом, разговором, необычным поведением: «Ноги ломит, пальцы судорогой сводит, сердчишко заходится, но все равно суматошно, весело на берегу парнишкам, удаль хочется показать и старание, а главное, скорее заглянуть в лодки, сколько поймано рыбы выведать.
От, хорос-ссо-о-о! — сдержанно сообщают они друг дружке. Орать и прыгать нельзя — от северян-промысловиков взято спокойствие, притворное равнодушие к добыче, иначе сглазить, озевать можно удачу» (5).
Частые промысловые неудачи, не зависящие от охотника, с одной стороны, и большое практическое значение добычи — с другой, породили суеверный страх перед силами природы, который на протяжении веков вылился во всевозможные поверья, обереги, запреты, наставления. Отсюда возникает и повышенное чувство внимания даже к снастям, используемым на промысле: «Аким и все парнишки постарше сортировали рыбу, старались не наступить и, не дай бог, плюнуть на невод — уловистость снасти испортишь» (6).
Мы можем также говорить о том, что Астафьев понимал значение многих эвенкийских слов и свободно использовал их в речи. Например, чум, камусные лыжи, шаманка, парка, таган и др. Чум — это жилище эвенков; камус — кожа с ног крупных парнокопытных животных. Камусом эвенки подбивали лыжи, чтобы те не скользили назад при подъеме охотника в гору. Шаманка (шаман — саман) — «вещеватель», «колдун»; парка — зимняя куртка; таган (того — огонь) — конструкция над огнем из двух рогатин и жерди, на которую подвешивают котел с варевом.
Или приведем описание видений Коле: «...нарта с упряжкой оленей, на нарте знакомый еще по Плахино эвенк Ульчин. Сидит бойе с хореем, куржак облепил его плоскую мордаху, черненькие глазки радушно светятся из белого, однако хореем не шевелит, губами не чмокает, „мод-модо“ не кричит, олени не фыркают, не взбивают снег. Плывут олени, да лыбится глазами бойе». Или вот видение о шаманке: «...выплыла ОНА и, не касаясь расшитыми бакарями снега, вовсе даже не перебирая ногами, стала приближаться, бессловесная, распрекрасная...» (7).
Так, нарта — это сани для езды на оленях (собаках); бойе (бэе) — друг (человек); фамилия у бойе тоже эвенкийская; хорей — шест для езды на нартах; окрик «мод-модо» употребляется при выравнивании каравана оленей во время переездов по тайге; бакари — зимние высокие меховые унты (8). Писатель отмечает, что бакари у шаманки расшитые. Действительно, эвенкийские мастерицы всегда богато орнаментировали одежду и обувь полосками меха, кожи, цветной ткани, разноцветным бисером, ровдужной и суконной бахромой, кистями из нанизанных на ровдужный шнур цветных бус, трубочек цветной ткани и крашеного меха.
У Астафьева есть подтверждения того, что на эвенкийском языке могли разговаривать и русские, находившиеся с эвенками в тесном общении: «Он ее хватал, горячо нашептывал ей русские и эвенкийские нежные слова» (9).
Отмечая гостеприимство эвенков, писатель упоминает о том, как ранее, пользуясь данной чертой их характера, «начальник» или «полномощный» человек под именем Захар Захарыч или Иван Иваныч безнаказанно «шарился по северу будто по темному чердаку», легко обманывая наивных и доверчивых лесных людей, за бесценок забирая у них меха.
Автор глубоко возмущен действиями подобного рода плутов и хватов. И с каким же облегчением он восклицает после: «Но не пировать больше „полномощному“ человеку средь таежных просторов, не творить безалиментно ребятишек в любезно перед ним распахнутых избах и чумах...» (10).
Со страниц книги на протяжении всего повествования мы явственно ощущаем дыхание эвенкийской земли. Это проявляется через многочисленные приведенные здесь топонимы, определенно имеющие эвенкийское происхождение. Например, даны следующие названия поселков: Туруханск, Игарка, Усть-Мундуйки, Ербогачён; озеро Дюпкун; названия рек: Енисей, Ерачимо, Сурниха, Эндэ, Тунгуска.
Реку Нижнюю Тунгуску автор сравнивает с эвенкийской девушкой. Это не случайно: река — сама природа, девушка эвенкийка — «дитя этой природы». Река носит название народа — эвенков, чье самоназвание в прошлом — тунгусы. Сравнивает он девушку и реку еще и по манере наряжаться: «Одетая в каменное платье, украшенная по подолью тяжелыми блестками алмазов вечной мерзлоты, то жарким пламенем цветов по берегам бечевкам...» — со сменой времени года стремительно изменяется и «платье» реки. И «...она, это неожиданно красивая северянка в моднейшем платье, которое она бросит, как только платье начнет ломаться от грязи, и напялит на себя новое» (11). Раньше эвенки зимой носили одежду из оленьих шкур на голое тело. Оленья шкура, поскольку она имеет трубчатое строение, вбирала в себя грязь с тела, в связи с чем отпадала необходимость мыться зимой. Но на будущий год приходилось шить новую одежду, поскольку прошлогодняя от накопившейся грязи становилась холодной, ее не стирали, а выбрасывали.
Но главное сходство реки и эвенкийки — в их вечной молчаливой печали. «Никому еще не удалось объяснить эту вечную печаль северян, да и сами они объяснить ее не умеют, она живет в них, томит, делает кроткими добряками, которые, однако, при всей простоте и кротости никогда никому до конца открытыми не бывают, и жизнь свою, особенно в тайге, на промысле обставляют если не таинством, то загадочными, наезжему человеку непонятными обычаями и ритуалами». Настоявшаяся, глубокая, древняя печаль «вызывала необъяснимую тягу к женщине, хотелось узнать, о чем думает, что видит она там, за белыми вершинами гор и „об чем гуляет?“» (12).
Внезапно открыл для себя автор реку: «да ее, вот эту реку, Нижнюю Тунгуску, которая, догадываюсь я, всю жизнь теперь будет звать, тянуть к себе молчаливой печалью… будет помниться подвидно — печальная Угрюм-река» (13).
Приведенные в тексте поверья, эвенкийская лексика, эвенкийские географические названия способствуют знакомству читателя с культурой эвенков, помогают автору наиболее полно отразить местный колорит, выразившийся в описании картин северной жизни, природы.
* Харги — злой дух эвенков, брат Сэвэки
Примечания
- Астафьев В.П. Царь-рыба. М., 1980. С. 12–13.
- Кэптукэ Г.И. Двуногий да поперечноглазый черноголовый человек — эвенк и его земля Дулин Буга // Северные просторы. 1991. № 4. С. 31–32.
- Астафьев В.П. Указ. соч. С. 37.
- Там же. С. 38–39.
- Там же. С. 193.
- Там же. С. 194.
- Там же. С. 38.
- Болдырев Б.В. Эвенкийско-русский словарь: в 2 т. Новосибирск, 2000.
- Астафьев В.П. Указ. соч. С. 39.
- Там же. С. 171.
- Там же. С. 267.
- Там же. С. 184.
- Там же. С. 267.
Журнал "Тальцы", 1 (32), 2009 год