Александр Сибиряков - Полярный Колумб
Идея северовосточного прохода будоражила умы англичан, голландцев и других жителей Северной Европы долгие века. Что если обойти Евразию или Америку с севера? Если между ними существует пролив, хотя бы небольшое время в году свободный от льдов, то британские суда могли бы попадать в Китай гораздо раньше своих европейских конкурентов. Да и дикий северный берег в этих районах еще никому не принадлежит, а местные народы готовы за бесценок обменять меха, моржовую кость и золото.
В поисках северозападного морского прохода британцы постепенно овладели территорией современной Канады. Там они, действительно, нашли меха, золото и много других полезных вещей, но сам проход оказался наглухо забит льдами. А вот следуя на восток, колонизаторы неожиданно обнаружили, что «дикий северный берег» не только заселен, но и благоустроен задолго до них. Когда в 1553 году «Эдуард Бонавентура» капитана Ченслера вошел в устье Северной Двины, самым большим потрясением для англичан оказалось присутствие на этой реке многочисленного и хорошо приспособленного для полярных плаваний русского флота. Доставленные ко двору Ивана Грозного мореплаватели сумели представить дело так, что они якобы специально посланы королевой Елизаветой для налаживания торговых отношений с Россией. Но англичан не покидало желание и дальше плыть на восток, чтобы достичь края Азии. Однако и в XVII, и в XVIII веках десятки экспедиций либо погибали, либо возвращались назад, не выполнив этой задачи.
Между тем наши поморы еще в XV веке, при Иване III, свободно ходили вдоль северного берега вплоть до устья Оби. А в 1648 году корабли землепроходца Семена Дежнева сумели обогнуть Чукотку и открыли тот самый пролив, о котором грезили европейцы. Когда же в конце XVIII века сибирский купец Григорий Шелихов сумел описать и присоединить к России Аляску, англичане и вовсе потеряли интерес к поискам северного пути в Азию. Северный берег Евразии и пролив между ней и Америкой целиком достались Российской империи. В борьбе за северовосточный проход иностранцы потерпели поражение. Теперь этот проход, желательно, постоянно действующий, был нужен русским. Но, как на грех, русское правительство в XIX веке почемуто тоже потеряло интерес к полярным и дальневосточным исследованиям. И если на Дальнем Востоке такое отношение удалось переломить группе энтузиастов во главе с будущим святителем Иннокентием Московским и генералгубернатором Николаем Муравьевым , то Север был оставлен на произвол судьбы. Богатые прежде рыбные и пушные промыслы медленно истощались, а улучшение и прокладка новых трактов и железных дорог на юге Сибири рикошетом били по развитию когдато оживленных северных торговых путей. Важность этих путей для развития и обороны России в эпоху паровых цельнометаллических судов росла с каждым годом. Но, как и во всяком другом случае, в стране должны были найтись люди, которые смогли бы доказать эту важность, потратив свои силы и средства.
Александр Михайлович Сибиряков родился в Иркутске 26 сентября 1849 года, в день преставления святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Потомок одного из самых древних, богатых и влиятельных родов Сибири (семь поколений Сибиряковых вели свое происхождение от крестьянина Устюжской провинции Архангелогородской губернии Афанасия), он вошел в историю России не столько успехами своих компаний, сколько усилиями, затраченными на благоустройство и процветание родного края.
Отец Сибирякова был купцом первой гильдии, совладельцем винокуренных заводов, богатых золотых приисков и пароходств. Под конец жизни его состояние оценивалось в четыре миллиона рублей. Старший из трех его сыновей Александр закончил иркутскую гимназию, затем политехникум в Швейцарии. После смерти отца помимо уже существовавших предприятий он создал новые. Но предпринимательская деятельность не была для Александра Михайловича единственной целью. Им владела идея развития Сибири путем «улучшения сообщений, устройства в ней дорог и каналов, морских сношений ее с соседними странами». Первые шаги Сибиряков предпринял сразу же, как только получил наследство. Содействие освоению Северного морского пути в 1875–76 годах он начал… с финансирования экспедиций шотландского капитана Уиггинса к устьям Оби и Енисея. Их организация раскачивала местное купечество, пугала и подталкивала к активным действиям официальные власти, а главное, помогала готовить для будущих исследований молодые русские кадры.
В том же 1875 году шведский мореплаватель Адольф Эрик Норденшельд получил от Сибирякова 25 тысяч рублей для исследований в северных морях. На следующий год он совершил плавание к Енисею, открыл остров в устье этой реки и назвал его островом Сибирякова. А в июле 1878 года Норденшельд начал первое в истории сквозное плавание по северовосточному проходу на корабле «Вега». При подготовке экспедиции большое значение имели присланные Сибиряковым сведения о Сибири и состоянии льдов в прилегающих к ней морях. На долю Сибирякова пришлось и около 40 процентов всех финансовых расходов проекта. Кроме «Веги» в состав экспедиции входили пароход «Лена», специально построенный в Швеции на средства Сибирякова (этот первенец русского полярного парового флота потом ходил по Северному морскому пути 80 лет!), и зафрахтованные им корабли «Фразер» и «Экспресс», которые должны были доставить на Енисей европейские товары, а обратно в Европу – сибирский хлеб.
Не дойдя до цели, «Вега» на девять месяцев зазимовала в Чукотском море. 20 июля 1879 года она прошла Беринговым проливом и, обойдя Евразию привычным южным путем, через год триумфально вернулась в Стокгольм. Швеция оценила заслуги всех организаторов и участников экспедиции. Россия также наградила участников. Лишь Сибиряков никак не был отмечен в Петербурге.
В 1884 году он отправляется в новое путешествие из Архангельска до устья Печоры, поднимается вверх по реке, переезжает на оленях Полярный Урал и спускается вниз по реке Ляпин к Оби и к Тобольску. Так им был открыт кратчайший путь для перевозки сибирских товаров с Оби на Печору, который позже получил название «Сибиряковский тракт». На 180километровом тракте на средства Сибирякова было поставлено пять ямщицких станций, до постройки железной дороги Печора–Лабытнанги по нему более полувека ежегодно перевозили сотни тысяч пудов различных грузов. Для Печорского края дорога стала спасением: голод был в этих краях обычным явлением, а когда Сибиряков начал доставлять туда хлеб, цены снизились втрое.
Но главным делом его жизни оставалась пропаганда и освоение Северного морского пути. На протяжении полувека Сибиряков практически в одиночку финансировал международные полярные экспедиции, постройку кораблей, портов, дорог, будучи твердо уверенным: регулярная северная навигация в России не только возможна, но и выгодна!
И ведь убедил! Правительство попрежнему раскачивалось туго, но профинансированные Русским Географическим и другими научными обществами экспедиции адмирала Степана Макарова и барона Эдуарда Толя, Георгия Брусилова и Георгия Седова, Владимира Русанова и Бориса Вилькицкого – последняя в 1913 году открыла гигантский архипелаг, землю Императора Николая II (ныне Северная Земля) – убедительно доказывали: Россия вновь начинает интересоваться Севером.
Венцом всех финансовых и исследовательских усилий Александра Михайловича стала книга «О путях сообщения Сибири и морских сношениях ее с другими странами», изданная в 1907 году. Книга была тепло встречена в научной среде, но… многие рецензенты почемуто приняли ее за посмертное издание. Дело в том, что еще в 1893 году, сразу после получения Александром Михайловичем звания почетного гражданина родного города, несколько завистливых земляков, чтобы досадить богатому соседу, написали в издававшемся в Иркутске справочнике, что он… умер. Тогда ему было просто некогда разбираться с «шутниками», теперь надо было поправлять действительно расстроенное здоровье.
Сибиряков поселился в Ницце, на юге Франции. Начавшаяся вскоре Первая мировая война отрезала его от России, революция 1917 года лишила последних источников дохода. Последние 12 лет своей жизни бывший сибирский золотопромышленник прожил на небольшую пенсию, назначенную ему правительством Швеции в честь 40летнего юбилея экспедиции Норденшельда. Обнищавший и забытый на родине меценат умер во Франции в 1933 году.
Так что же, выходит, все полярные труды Сибирякова пошли прахом? В начале 1920х годов так думали многие. Более чем годичная оккупация Мурманска и Архангельска англоамериканским десантом была еще свежа в памяти. Несмотря на дипломатические декларации Российской империи (1916) и РСФСР (1921), иностранные военные, рыболовные и прочие суда совершенно свободно могли пройти в трех милях от любого порта. Что же касается неосвоенных участков северного побережья, то там при желании можно было без всякого уведомления высаживать хоть научную экспедицию, хоть армейский корпус. На острове Врангеля у берегов Чукотки несколько месяцев развевался звезднополосатый флаг. Помешать было нечем, да и некому. Когда в начале 1923го мурманские пограничники попытались отодвинуть линию государственной границы всего лишь на 12 миль от берега, из Лондона последовал ультиматум лорда Керзона: либо «свободное» международное судоходство, либо война.
Большевистское правительство тогда уступило. Но примечательно, как на ультиматум отреагировали граждане страны. Не только в северных городах, но и в Москве, и гораздо южнее в то лето прошли сотни стихийных митингов. Для Керзона, управлявшего сильнейшим государством мира – Британской империей, они, скорее всего, были просто смешны. Между тем именно с этих смешных «ответов» в СССР и началась массовая и во многом стихийная борьба за «покорение Севера». Чтобы лишний раз не обострять обстановку, публицисты тех лет изображали ее в основном как «борьбу с природой». Но современники знали: Север – главная площадка самоутверждения Советской России на мировой арене. Проиграем здесь, значит, завтра проиграем везде. Можно только поражаться, как в короткие сроки, без военных и даже без серьезных дипломатических конфликтов СССР сумел официально отодвинуть свои границы до самого полюса.
Молодая Советская Россия не знала слова «нацпроект», но освоение северного побережья страны и бескрайних ледовых полей стало в те годы не просто престижным делом отдельных специалистов, а настоящей народной стройкой. Мальчишки бежали из школ «на Север» так же, как они потом бежали на фронт.
«…Это были годы, когда Арктика, которая до сих пор казалась какимито далекими, никому не нужными льдами, стала близка нам и первые великие перелеты привлекли внимание всей страны, – писал от лица курсанталетчика Сани Григорьева в своем культовом романе “Два капитана” Вениамин Каверин. – Каждый день в газетах появлялись статьи об арктических экспедициях – морских и воздушных, – и я читал их с волнением. Всем сердцем я рвался на Север.
И вот однажды – мне предстоял в этот день один из трудных зачетных полетов, – уже сидя в машине, я увидел в руках своего инструктора газету. А в газете я увидел то, что заставило меня снять шлем и очки и вылезть из самолета.
“Горячий привет и поздравление участникам экспедиции, успешно разрешившим задачу сквозного плавания по Ледовитому океану”, – это было написано крупными буквами в середине первой страницы.
Не слушая, что говорит мне изумленный инструктор, я еще раз взглянул на эту страницу – мне хотелось прочесть ее одним взглядом. “Великий Северный путь открыт” – название одной статьи! “Сибиряков” в Беринговом проливе” – название другой! “Привет победителям” – третьей! Это было известие об историческом походе «Сибирякова», впервые в истории мореплавания прошедшего в одну навигацию Северный морской путь».
Этот эпизод – не литературный вымысел. 1 октября 1932 года, почти за год до кончины Александра Михайловича в Ницце, советский, русский ледокольный пароход за одно лето дошел от Белого моря до Берингова. И – пусть это покажется чудом – советский корабль носил имя «злейшего классового врага пролетариата», купцамиллионера, главного русского теоретика и энтузиаста Северного морского пути Александра Сибирякова!
Если бы большевики знали, что Сибиряков еще жив, они бы, разумеется, переименовали судно. Парадокс заключался в том, что в СССР долгие годы были уверены, что золотопромышленник скончался еще в 1893 году. Об этом даже писали в энциклопедиях. Александр Михайлович, к счастью, вряд ли читал справочные статьи о себе, хотя, возможно, и подозревал об их существовании.
Зато он наверняка читал свежие газеты. О триумфе «Сибирякова», как за полвека до этого о триумфе «Веги», в конце 1932 года судачил весь мир. Журналисты впервые сыпали именами будущих героевчелюскинцев: академика Отто Шмидта, капитана Владимира Воронина, океанографа Петра Ширшова, радиста Эрнста Кренкеля… О том, как найти подлинного триумфатора, знали, наверное, только шведы. Но они почемуто предпочли промолчать.
Советские газеты тоже кое о чем промолчали. Например, о том, что на подходе к Берингову проливу судно потеряло винт и последние две недели двигалось под брезентовыми парусами, поставленными изобретательным капитаном Ворониным…
Прошло еще дватри года, и Северный морской путь заработал уже как нормальная, хотя и весьма тяжелая судоходная магистраль. На безлюдных прежде берегах появились десятки поселков и перевалочных станций. Полярники были окружены таким же почетом, как позднее космонавты. Высадка экспедиции Папанина на льдину и ее многомесячный дрейф, трансполярные перелеты в Америку Чкалова и Громова, поход «Челюскина» и спасение челюскинцев, а перед этим спасение итальянской (фашистской!) экспедиции Нобиле, плавания ледоколов «Литке», «Садко», «Седов», «Малыгин», «Красин»… – все эти события, известные ныне только специалистам, свободно обсуждались в очередях и на кухнях. Маловеры и скептики, попортившие Сибирякову столько крови при жизни, оказались окончательно посрамлены. А его имя, запечатленное в названии корабля, знал тогда каждый школьник. Последний раз оно широко прогремело в 1942 году. 25 августа ледокольный пароход «Александр Сибиряков», выполнявший рейс в далеком от линии фронта Карском море, неожиданно наткнулся на тяжелый немецкий крейсер «Адмирал Шеер». Передав точные координаты вражеского рейдера и сохранив этим от гибели 14 следовавших с востока судов американского союзнического каравана, пароход под командой старшего лейтенанта Анатолия Качаравы принял последний неравный бой, в котором погибла большая часть команды. Изуродованный, но не спустивший флага корабль открыл кингстоны и затонул. Так неподалеку от острова Сибирякова появился пролив Сибиряковцев.
Есть еще банка (большая подводная отмель) Сибирякова в Баренцевом море у Новой Земли и гора Сибирякова в Антарктиде на Земле Эндерби. Но главное, есть зримое, на много тысяч верст растянувшееся воплощение человеческой веры, пробившейся ради счастья своего народа сквозь ледяные горы и раздвинувшей их задолго до появления ледоколов и государственных долгосрочных программ.
Артем Ермаков, журнал "Наследникъ" № 17