Собрать осколки судеб

Семья ГЛУХОВА Даниила Кузьмича, 1930 г. Слева направо. Стоят: Анна, Григорий, Мария. Нижний ряд: Даниил Кузьмич, Елизавета, Евгения Дмитриевна, Людмила, Алексей

“СОБРАТЬ ОСКОЛКИ СУДЕБ”

ПОНОМАРЕВА Наталия Сергеевна,
член общества “Родословие” 

Начинающие исследователи, да и генеалоги со стажем, стремятся непременно ознакомиться с записями метрических книг, где зафиксированы сведения о предках. Конечно, знать основные даты семьи очень важно. Но когда поколения уходят в глубь веков и об их жизни неизвестно ничего более, исследования становятся слишком формальными. Тогда особенно ценными становятся семейные легенды, передающиеся из уст в уста, иногда теряющие нить повествования, подчас обрастающие домыслами. Если современник заинтересован в том, чтобы о его жизни знали потомки, он сам должен оставить об этом письменные свидетельства - в рукописях или опубликованные.

Мне пришлось быть “первособирателем” истории моей семьи. Рассказы и сведения родных были слишком отрывочны и разрозненны. Удачной оказалась заочная работа с Государственным архивом Республики Мордовия, далекой родины моих предков, выходцев Симбирской губернии. Всё это очень напоминало осколки, которые я пыталась сложить в одно целое…

Самым удивительным в биографии моей семьи я, Наталия Сергеевна ПОНОМАРЕВА (урожденная УЛЯШИНА), считаю встречу в 1952 году здесь на иркутской земле, на станции Иркутск-II, моих родителей Сергея Ивановича УЛЯШИНА и Елизаветы Даниловны ГЛУХОВОЙ.

Папа приехал сюда в 1947 году на работу в Иркутское паровозное депо по распределению после окончания Алатырского железнодорожного техникума, что в Чувашии. Он родился в 1927 году в русском селе Сабур-Мачкасы Чамзинского района Мордовской АССР. Его отец, дед, прадед и прапрадед - из этих мест.

Мама считала себя коренной сибирячкой, она родилась в 1924 году на станции Иннокентьевская, которая впоследствии стала называться Иркутск-II. Здесь жили ее родители Даниил Кузьмич и Евгения Дмитриевна Глуховы, ее дядья и тетки, ее родные и двоюродные братья и сестры.

Но этот мощный родовой “куст” глуховской родни начал обосновываться в железнодорожном поселке в середине 1920-х годов. А родиной Глуховых являлось село Собачонки Ардатовского уезда Симбирской губернии - новый адрес его звучит так “село Мичурино Чамзинского района, Мордовия”.

Расстояния между селами Сабур-Мачкасы и Собачонки - около десяти километров. И вряд ли мама смогла бы увидеть сад своего деда Кузьмы, если бы в Иркутске не встретила папу, своего неожиданного земляка. В первый свой приезд на родину мои молодые родители отправились на велосипедах в места, которые покинули в начале 20-го века братья Даниил и Яков Глуховы в поисках лучшей доли.

В петровские времена село Мечкасы было пожаловано саранскому стольнику и коменданту Ивану Сабурову и стало называться Сабуровы Мачкасы, позднее Сабур-Мачкасы. Здесь в 1726 году родился крестьянин Андрей Павлов(ич), в семье которого в 1779 году появился на свет сын Ульян. Его сын Василий Ульянов(ич), 1812 года рождения, стал деревенским кузнецом. Все они были бесфамильными, и только после отмены крепостного права в 1861 году внуки Ульяна Степан да Николай получили фамилию, происходившую от крестильного имени деда, и стали именоваться Уляшиными: Андрей Павлович, Ульян Андреевич, Василий Ульянович, Степан Васильевич,  Николай Васильевич, Стеф(п)ан Васильевич Уляшин, Николай Васильевич Уляшин.

Степан также был кузнецом, а Николай служил в армии 25 лет и довелось ему воевать в кавказскую войну против имама Шамиля (1834-1859 гг.).

Интересный литературный факт: в “Кавказском пленнике” Л.Н. Толстой, в эпизоде побега Жилина и Костылина пишет: “...забрехал Уляшин...” (происхождению фамилии «Уляшин» и ее омониму посвящено мое отдельное, пока еще незаконченное,  исследование).

Солдат Николай Васильевич был дедом моего деда Ивана Александровича Уляшина.

В семье прадеда Александра Николаевича Уляшина было восемь выживших детей: первый - мой дед Иван (1891 г.), затем Михаил (1901 г.) - участник ВОВ, Марина - ее называли “тетка Маришка” (1903 г.), Григорий, Матрена, Любовь, Иван-младший (1915 г.) - он воевал в Финскую войну, вернулся, но в начале Великой Отечественной войны в 1941 году пропал без вести, а также Александр - он умер 4 лет от роду.

Исход Уляшиных из родного села происходил постепенно, в течение всех 70 лет Советской власти. Сейчас там проживает только Уляшин Николай Иванович (сын Ивана-младшего, брата моего деда Ивана Александровича) со своей женой. Потомки рассеяны по всей России. В районном центре Чамзинка и пос. Комсомольском живут мои двоюродные братья Валентин и Сергей, у них по два сына, а также троюродный брат Виктор Николаевич, мичман-подводник в отставке, вернувшийся в родные места, - у него тоже есть сын. Они сохранят фамилию Уляшиных в отчем крае.

В семье Кузьмы Степановича и Прасковьи Глуховых было доживших до взрослого возраста и известных родным пять сыновей - Даниил (1880 г.), Иван (1885 г.), Яков (1890 г.), Андрей (1893 г.) и Николай (1897 г.), а также две дочери - Прасковья (1899 г.) и Татьяна (1903 г.). Я долго не знала, как звали моих прадеда и прабабушку.

Имя прадеда – Кузьма, конечно,  было известно, благодаря отчеству деда Даниила. Но даже старожилы семьи не могли припомнить отчество прадеда и имя прабабушки. Я почти свыклась с мыслью, что долго не придется знать их. Надежда была только на отдаленный запрос в Мордовские архивы.

Моя мечта оказалась реальною и осуществилась 6 ноября 2004 года, когда из Государственного архива Республика Мордовия пришли первые выписки из метрических книг Дмитриевской церкви с. Собачонки и Трехсвятительской церкви с. Сабур-Мачкассы, а позднее – и выписки из Ревизских сказок. Кроме запрошенных прямых предков выявилось довольно много их сестер и братьев, которые являлись восприемниками при крещении, а также свидетелями при бракосочетании. Выстроилась нисходящая ветвь прямых предков Глуховых: Иван Васильевич (1731-1783), Василий Иванович (1762-1833), Ларион Васильевич (1792-1878), Степан Ларионович (1821-1893), Кузьма Степанович (1860- ум. около 1919 г.). Фамилия Глухов впервые фиксируется  в записи о браке Космы Степанов(ич)а Глухова, крестьянина собственника села Собаченок, и девицы Параскевы, дочери крестьянина Елисея Осипов(ич)а села Наборные Сыреси, от 27 октября 1878 года.

Дед Кузьма, по воспоминаниям стариков, был высокого роста крепкий человек, знаменитый в округе кулачный боец. В Собачонках он имел яблоневый сад площадью около 2 гектаров. Издавна это село славилось именно плодово-ягодным садоводством, и не удивительно, что уже в советское время было переименовано в Мичурино. Существует две версии объяснения того, старинного, названия села. Одна связывает его с распространенной в этих местах фамилией Собакеев. Другая передает курьезный случай, когда барин “уступил” эту деревню другому помещику за породистых щенков (собачонок).

Старший сын Даниил не женился, по-крестьянским меркам, довольно долго, до 22-х лет. Отец настаивал выбирать жену, и сын пошел свататься в богатый дом. Получив “от ворот поворот”, гордец наотрез отказался повторить попытку. Тогда Кузьма, под горячую руку схватив вожжи, выпорол великовозрастного, тоже роста немалого, сына, наверное, крича на весь двор: “ Вон, у Спиренковых - шесть девок, полна изба! Беднота - иди, сватай любую, не откажут!”

Пришлось подчиниться - отдали красивую,  уже 20-летнюю, Евгению, в семье ее звали Еня. Бракосочетание совершилось в Дмитриевской церкви села Собаченки после Покрова – 27 октября 1902 года. Но жгучая обида на отца  да неизбежные насмешки в селе укрепили задумку покинуть родные места. В малоземельной Симбирской губернии крестьянское общество не могло обеспечить “выделами” всех братьев, зато было заинтересовано отправить ходоков в новые земли, разузнать о возможностях переселения. Вот такими добровольными разведчиками и стали Глуховы - Даниил с молодой женой и новорожденной дочкой Наташей да братец-подросток Яша. “Не пропадем, Сибирь тоже русская земля!” Плотник, слесарь, грамотей - таков был гордый Даниил. Страшно и весело было катить в грохочущем поезде по всей России, по Великому Сибирскому пути!

Объявление русско-японской войны 2 февраля 1904 года застало Глуховых на станции Иннокентьевской, в семи верстах от Иркутска, здесь пришлось остановиться. Станция была буквально забита воинскими эшелонами, ожидавшими отправки на театр военных действий, а войска все подходили и подходили. Всякое перемещение гражданских лиц категорически запрещено. О крестьянском хозяйстве речи, видимо, и не возникало - столько работы для умелого, мастерового человека в пролетарском, железнодорожном поселке. 

Прибытие деда Даниила в Иннокентьевскую стало для меня свершившимся фактом благодаря простому, но, как оказалось, удивительному документу, обнаруженному в Архиве ЗАГС Иркутской области - справке о регистрации его смерти в апреле 1941 года. Там есть графа, которая в других подобных справках мне не встречалась: “с 1904 года жил в месте регистрации: п. Н. Ленино, 3-я улица, дом 31”. Конечно, с 1904 года Даниил Кузьмич проживал не по этому адресу (да и дом № 31 построен им самим в 1927 году!). Скорее всего первое местожительство было в поселке Иннокентьевском. Согласно исследованиям профессиональных историков, формирование Ново-Иннокентьевского выселка (ныне территория Ново-Ленино) для гражданского населения началось в 1905 году. До этого времени в “Скиту”*) около Михаило-Архангельской церкви в землянках, времянках, сколоченных из подручных материалов - и периодически сносимых по решению полицейских чинов - проживал, как пишут историки, “весьма сомнительный”, почти деклассированный элемент. Был ли Даниил Кузьмич среди этих людей? Я думаю, вряд ли. Вероятно, его семья обитала в одном из углов, сдаваемых во множестве в поселке Иннокентьевском.

 *). Скит - небольшое, весьма аскетичное поселение отшельников-монахов монастыря, в нашем случае - Вознесенского, который находился прежде на территории поселка Жилкино.

Однако жизнь семьи оказалась трудной. При быстром росте цен на продукты и товары, при отсутствии собственного дома и подворья симбирское село Собачонки казалось залогом стабильности. И Даниил Кузьмич принял решение вернуться на родину. Оставив могилку маленькой Наташи, семья возвратилась с сыном Алексеем, который родился в Иннокентьевке в 1906 году.

В России Даниил Кузьмич подряжался строить дома, но выполнял не простую “черную” работу, а служил у хозяев приказчиком, по-современному “прорабом” в артели строителей. Порой он ремонтировал сельскохозяйственные машины, которые появились в некоторых барских усадьбах. Своего куска земли он по-прежнему не имел.

В 1908 году родилась дочь Анна; вскоре Даниил Кузьмич с братом Яковом вновь отправились на заработки в Сибирь. 19-летний Яков устроился кочегаром паровоза на станции Иннокентьевская, а Даниил Кузьмич - слесарем в паровозное депо Слюдянка. Евгения Дмитриевна с детьми осталась в Собачонках. Отец изредка появлялся в родном селе, привозил заработанные деньги, а когда вновь уезжал, соседки судачили: “Еня-то опять с животом!”. В то время многочисленные детки были образом жизни русской православной семьи, несмотря ни на уровень достатка, ни на “политические” события в стране. Но если, в отсутствие отца нечем  было кормить ребятишек, приходилось матери с котомкой идти по деревням и Христа ради просить хлебушек.

В январе 1910 года в Собачонках родился второй сын Даниила Кузьмича - Гриня, а осенью скоропостижно умерла мать большого семейства - Прасковья Елисеевна. В этот год ее детям - сыновьям: Даниилу Кузьмичу было 30 лет, только что женившемуся запасному фейерверкеру Ивану - 25, Якову - 20, Андрею - 17, Николаю - 14, двум дочерям: Пашеньке - 11 и Тане - всего 7 лет.

Неожиданной “иллюстрацией” к этому событию послужил старый снимок на картонном паспарту, сохранившийся у одной из правнучек. Изображенных людей Ирина не знала. Достоверно было лишь то, что девочка в клетчатом платке - ее бабушка Татьяна Кузьминична.

Эта потрясающая фотография запечатлела похороны. Во гробе  - “домовине”, как говорили в деревне - очень худая и кажется пожилая женщина, обряженная в белую рубаху и белый головной платок, ниже скрещенных рук накрытая темной тканью. Вообще, я храню копию этой фотографии закрытою наполовину. Страшно и грустно - Господи, упокой с миром души моих родных. Знать - значит помнить! Знайте и помните, как узнаю, знаю - и помню я.

Кто же вы, так напряженно, без тени улыбки, глядящие на нас из далекого прошлого, с полуистершейся фотографии? Какой путь в пространстве и времени проделал этот лист? На дне сундука, фанерного чемоданчика, завернутые в чистую тряпочку или домотканое полотенце следовали с моими родными из отчих дорогих мест в Сибирь образа из родительского дома и образы, запечатленные заезжим фотографом. Что было ценнее этого в новых, необжитых местах?!

Итак, о фотографии... Тетя Тая, дочь Прасковьи Кузьминичны, прийдя ко мне перед Пасхой, в апреле 2004 года, глядя на это фото, никого сначала не узнала. Но когда я начала рассказывать о своих предположениях, стала как-будто из каких-то глубоких, забытых уголков памяти “доставать” фрагменты давних историй. То, что она рассказала, ниточками-связочками соединяло разрозненные и непонятные мне эпизоды.

Тетя Паша рассказывала, что мать ее (“Две у нас Паши было - я и мама”) Парасковия умерла скоропостижно, копая поздно осенью картошку и простудившись. Пашеньке было лет 7-8, Коле - 14 лет. Вот так я определила год смерти Прасковьи Елисеевны Глуховой - 1908-й. Как выяснилось по пришедшим позднее выпискам из метрической книги церкви села Собачонки, ошиблась я всего на два года - это был 1910-й год. А это фото? Неспроста дети стоят у самого гроба - это похороны их матери. Девочка в темном платке - Пашенька (те же скорбные бровки домиком), девочка в клетчатом платке - Таня, между ними - темноволосый мальчик с высокими, как бы чувашскими, скулами, это Коля. За Таней - крупный мужчина в темной рубахе, лица его невозможно различить. Это глава семейства – Кузьма Степанович. Рядом с ним молодой мужчина, в его чертах я угадываю своего деда Даниила Кузьмича. Сзади крепкий дом с красивыми белыми резными наличниками на высоких окнах. Может быть, это наше родовое гнездо...

По крестьянскому обычаю без хозяйки в доме невозможно, и Кузьма Степанович через год женился на крестьянской вдове из соседнего села Кочкуши - Наталье Савельевне Школьниковой. Можно предположить, какие отношения сложились в семье, если в 1912 году вновь приехавший на родину Даниил Кузьмич на правах старшего собирает в отъезд не только своих ребятишек и жену, но и всех своих братьев. Теперь их путь лежит на строящуюся Амурскую железную дорогу. Девочки остались с отцом и мачехой.

По воспоминаниям дочери Прасковьи Кузьминичны, она рассказывала, как девочкой горько плакала, увидев бредущую нищенку с дочерью: “Даже у бедной девочки есть мама, а у меня нет”.  Едва ей исполнилось 16 лет, отец сказал: “Пашенька, я тебя просватал”. “Тятенька, я не хочу!” Пришлось перебираться в чужую богатую семью, в соседнее село Апраксино.

Еще на одной старой, совершенно никак не подписанной фотографии - две супружеские пары. Одна из женщин - Прасковья Кузьминична, ее можно узнать по характерному “тяжелому” взгляду из-под бровей с низко опущенными внешними кончиками. Эту линию бровей повторяет плотно сжатый рот. За Пашенькой, одетой в нарядное по-деревенски платье, положив руку ей на плечо, стоит молодой человек со светло-русыми - буквально золотыми волосами из-под барашковой шапки пирожком. Он в большом меховом пальто или тулупе. Его никто не знает,  а это (с огромной уверенностью могу утверждать!) - первый муж Прасковьи Кузьминичны Иван Семенович Алексеев. “Не помню я отца - мне было 3 года, когда он умер”, - так сказал мне их сын Петр Иванович.

 Старшие братья обосновались на станции Ерофей Павлович, названной в честь землепроходца Хабарова. Андрей стал работать кочегаром на паровозе, однако через два года и он был призван, как ранее Яков, в царскую армию. Он  попал на Балтийский флот - матросом на военный корабль “Кобчик”.

Империалистическая война 1914 года застала Якова в Москве, Андрея - в Кронштадте,  а новобранца брата Николая - на германском фронте, под Могилевым. Молодого солдата ранило в одном из первых боев, в санитарном поезде он был отправлен в глубокий тыл - даже не на Урал, а гораздо дальше, в Сибирь, на станцию Иннокентьевскую! В большом больничном комплексе, в хирургическом корпусе Николай Кузьмич находился на излечении, а после выздоровления стал работать кочегаром в паровозном депо.

В это время, с 1913 года, здесь жила (добравшись путем, проторенным  Даниилом Кузьмичом) семья второго брата Ивана Кузьмича, который на железной дороге служил младшим кондуктором. Его жена Аганя была одной из сестер Новиковых - односельчан из Собачонок. Земляки обосновались в угловой усадьбе на 2-ой улице в Ново-Иннокентьевском выселке. В выстроенном на скорую руку сарае или бараке размещалось три семьи с многочисленными детьми.

К сожалению, семейные предания не донесли до нынешних времен сообщения о том, как устояли Глуховы под натиском “вихрей враждебных” Октябрьской революции в России и в Сибири. Рассказывали, что Даниил Кузьмич, переезжая по железной дороге под видом строительного подрядчика, выполнял секретные поручения большевиков.

А более известна судьба Якова Кузьмича. Он, 27 лет от роду, ни много ни мало, оказался в центре революционных событий в Москве. Солдаты Кремлевского арсенала, под руководством стачечного комитета, членом которого был и Яков Глухов, арестовали офицеров. Когда в жестоком бою юнкера вновь овладели арсеналом, стачком поставили к стене Кремля и расстреляли. Чудом уцелевшего, раненого Якова Кузьмича в бессознательном состоянии, вместе с расстрелянными бросили в грузовик и отвезли на кладбище в общую могилу. Когда разгружали, он пришел в себя и застонал. Среди юнкеров оказался “сочувствующий” и убедил остальных сдать его в больницу. После госпиталя в 1918 году Яков Кузьмич на родину не вернулся, а уехал к родным на ст. Иннокентьевская.

После демобилизации только Андрей Кузьмич возвратился в родное село, начал крестьянствовать вместе с отцом. Но в 1918 году был взят в Красную Армию, участвовал в боях на западном фронте под Псковом и Нарвой против Юденича. Через четыре года уже 29-ти летним человеком, наверняка уставшим от войны, Андрей  добрался наконец до Собачонок. Заросший сад, запущенное хозяйство - вот что осталось после смерти Кузьмы Степановича в 1919 году. Надо полагать, немало сил, любви и крестьянского труда было вновь вложено в возрождение великолепного сада. И тут - коллективизация, колхозы! Андрей Кузьмич сдал хозяйство в коммуну и в 1927 году с женою Прасковьей Васильевной и двумя дочерьми - Анной и Нонной  отправился в пролетарскую Иннокентьевку.

Немного раньше, в начале 1920-х годов из Ардатовского уезда Симбирской губернии сюда же прибыла семья Ивана Егоровича Ламзова - замужем за ним была младшая сестра Глуховых - Татьяна Кузьминична. В 1924 году, уже на ст. Иннокентьевская у них родилась дочь Мария.

Что заставило семьи Глуховых покинуть родные места - империалистическая война, установление Советской власти, коллективизация, безземелье, недород, голод - это и еще что-то, но к середине двадцатых годов в Иннокентьевку, шумную станцию на Великом Сибирском железнодорожном пути, собрались они все. Последних - сестру Прасковью (в замужестве Алексееву), оставшейся молодою вдовою, и  двух ее сыновей - привез от раскулаченного тестя из Апраксино в 1931 году брат Николай Кузьмич.

Двое из братьев взяли в жены коренных сибирячек: Яков Кузьмич женился в 1921 году на крестьянской дочери Ульяне Ивановне Палагиной из села Тайтурка Усольского района, а Николай Кузьмич  в 1927 году - на дочери иркутского почтового ямщика Елизавете Ильиничне Шлюндиной. Николаю было 30 лет, а Лизе - еще не исполнилось восемнадцати.

Начали строиться, благо участки в Ново-Иннокентьевском выделялись большие,  рождались и подрастали дети - так набирала силу “глуховская родова” на иркутской земле.

Мужчины работали на железной дороге: Иван Кузьмич - в кондукторском резерве, зять Иван Ламзов, братья Николай Кузьмич и Андрей Кузьмич (его звали “дядя Ондря”) - машинистами паровозов.

В начале 1930-х годов начальник Иннокентьевского депо обратился с письмом к дочери машиниста Ламзова: “Уважаемая Маруся! В нашей беседе, имевшей место в школе 29 ноября, Вы мне обещали заставить Вашего папу работать без аварий и нарушений, а я в свою очередь обещал при этом условии премировать Вас лыжами, но Вы свое слово не сдержали, и Ваш папа 7 декабря сделал обрыв поезда № 814, за что ему объявлен строгий выговор”. Этот интересный факт, связанный с жизнью семьи Глуховых, приведен в книжке, посвященной 100-летию Транссибирской магистрали.

 Яков Кузьмич, благодаря своему боевому революционному прошлому и, конечно, личным качествам, имел большой авторитет: в конце 1920-х годов был мастером железнодорожного ФЗУ на ст. Иннокентьевская, в 1931 году организовывал ФЗУ на ст. Слюдянка, в 1933 году направлен начальником паровозного депо Зима. Как многие преданные большевики, в 1937 году был арестован органами НКВД, содержался под стражей почти два года. Старики рассказывали, что он смело крикнул следователю на допросе: “Царь в Кремле меня не расстрелял - добьете вы!” Несмотря на пытки, не подписал ни одного документа, не замарал своего имени. За недоказанностью преступления его  все-таки выпустили, в 1940-х годах он работал в локомотивном депо Иркутск-II начальником цеха подъемочного ремонта, кузницы, - до 65 лет, до выхода на пенсию.

Во второй раз, уже на постоянное место жительства, Даниил Кузьмич вместе с многочисленным своим семейством приехал на станцию Иннокентьевскую в 1923 году. Рассказывали, что в Амурской области климат с морозными бесснежными зимами и жаркими засушливыми летами не позволял развести огорода -  необходимейшего подспорья для любой русской семьи. Это явилось еще одной причиной очередного переезда. Временно поселились у брата Ивана Кузьмича на 2-й улице. Через год родилась последняя дочь - тринадцатый ребенок - Елизавета. Но до взрослого возраста дожили только шестеро: родившийся в Иркутске Алексей (1906 г.), Анна (1908) и Григорий (1910) - они родились в селе Собачонки, две дочери, которые родились в Амурской области - Мария (родилась в 1914 г. на станции Ерофей Павлович) и Людмила (родилась в 1922 г. на станции Кагановичи), а также Елизавета (1924).

Старший сын, 18-летний Леня пошел учиться в Иннокентьевскую школу ФЗУ на Воинской площадке, где преподавал его дядя Яков Кузьмич.

Надо было строить свой дом, участок для него был отведен на 3-ей улице (ныне улица Пржевальского, а ранее - Урицкого). Под усадьбой  Даниила Кузьмича числилось 1311 квадратных метров земли.

В 1927 году наконец был построен просторный дом, который стал на многие десятки лет нашим родным теплым гнездом - для нас, детей и внуков-правнуков, для зятей-невесток, для сватов, для всех близких и дальних родственников, для нянюшек-приживалок, для друзей-студентов, для деревенских переселенцев, которым в городе пока негде было жить. (Кстати, дом наш родительский, хоть и значительно перестроенный, и этот участок сохранились на прежнем месте до сих пор. Именно в его паспорте технической инвентаризации я обнаружила заявление от 15 марта 1934 года, собственноручно написанное дедом Даниилом Кузьмичом о постройке им самим этого самого дома площадью 60,5 кв. метров). Надворные постройки, садик 63 кв. метра, огород 1 гектар, колодец глубиной 15 метров. В память о своей далекой родине Даниил Кузьмич высадил много сибирских яблонь, кустарников, любил работать и отдыхать на скамеечке в собственном саду.

В столовой стоял длинный стол, который по-деревенски скоблили ножами (а позднее - застилали цветной клеенкой), вдоль него к обеду ставили лавки, на них садились до восемнадцати человек. Баба Еня вставала рано утром, когда все еще спали, растапливала русскую печь, ставила самовар, спокойно пила чай в одиночестве - и начинался ее “рабочий день”! Рассказывали, как, закружившись в дневных заботах, не могла пообедать и, схватив мелкую картошку, вареную “в мундире” для скота, побежала на поле, чистя ее на ходу. Внучата, не меньше пяти-шести человечков, подскочили, прося: “Баба, баба, картошечки!” И она, рассовывая им по рукам, говорила: “Нате, нате, ешьте, миленькие!”

Наконец-то укладываясь вечером, молилась: “Слава тебе, Господи!” И тут внучата доставали ее, лезли под бока: “Баба, баба, сказочку!” Баба Еня начинала песенку: “Шла лиса по лесу, нашла лиса грамотку, в грамотке написано... х-х-х...” - и засыпала. Ребятишки ее тормошили: “Баба, баба, что написано?!” Она вздрагивала: “А, что? Да! Шла лиса по лесу, нашла лиса грамотку, в грамотке написано... х-х-х...” - и опять засыпала. Так они и не узнали страшную тайну лесного приказа.

Даниил Кузьмич работал машинистом котла паровой электростанции в депо, которая снабжала электричеством всю станцию и поселок до 1930-х годов, пока не была пущена ТЭЦ на строящемся авиазаводе. У него было заболевание легких, и ему была дана группа инвалидности. Он стал сапожничать на дому, шил мягкие унты (у нас их называли “унтишки-унтеренчо”) -  и тем ремеслом кормил семью.

Хочется отдельно сказать, как обращались друг к другу: Даня, Еня, Леня (дядя Алексей Данилович), Гриня (дядя Григорий  Данилович), Маня (тетя Мария Даниловна), Лизанька (моя мама), Таечка (дочь Прасковьи Кузьминичны), Степочка (сын Николая Кузьмича) - эти ласковые имена были в ходу до глубокой старости.

Когда дед Даниил начал сапожничать, развелись мыши. Бабушка говорила ему: “Даня, мыши замучили!”. А он отвечал (наверное, вспоминая голодные годы): “Что ж, Еня, хорошо - и мышам есть что есть!”

Трудная и неспокойная досталась бабе Ене судьба: бесконечные переезды с ребятишками мал-мала меньше по воле своенравного мужа, чужие углы, где своего имущества - только сундук из родного дома, долгие месяцы ожидания отца семейства с заработков.

Но если дед Даниил, как говорили, отличался крутым характером, то баба Еня была (я и сама это помню!) сама ласковость, доброта, мягкость, трудолюбие - и великое долготерпение. Была она человеком глубоко верующим (среди атеистов, активистов, коммунистов и комсомольцев - и мужниных братьев, и собственных детей). Говорила: “Работать никогда не грех, грех - сплетничать.” Увидев на улице нищенку, татарку, цыганку, старуху - зазывала в дом, поила чаем с шаньгами, а для многочисленных внучат  в кармане чистенького фартучка - всегда конфетка или редкая тогда мандаринка. На Пасху стряпала необыкновенные куличи - и каждому-каждому члену семьи доставались они соответственно его возрасту, а мне, как младшей внучке, самый маленький! Втайне от всех, и моих родителей тоже, младенцем крестила меня в нашей Михаило-Архангельской церкви - и этот крестик до сих пор со мной. 

За несколько месяцев до начала Отечественной войны в возрасте 61 года умер Даниил Кузьмич, через три года умерла незамужняя дочь Анна.

Очень мало известно о тете Нюре. Окончив фельдшерскую школу, она в 1930 годы выезжала на ликвидацию эпидемии холеры в Ташкент. В семье сохранилось только две ее фотографии. На одной из них (той, где тетя Нюра постарше) - красивая, с удлиненным овалом лица, со светло-серыми глуховскими глазами  строгая молодая женщина. Густые темные волосы, схваченные сзади изящным бантом, затейливыми локонами спускаются на высокий лоб и виски. Рассказывали, что она была горда и самолюбива, обладала сильным независимым характером. Может, из-за этой похожести не ладила с отцом. С большим трудом я разыскала карточку регистрации ее смерти в областном архиве ЗАГС. Скупые строчки сообщают, что Анна Даниловна Глухова, медсестра Ленинского здравпункта, умерла 9 ноября 1943 года в Маратовской больнице от туберкулеза легких ...

Трудные годы войны и первые послевоенные вся многочисленная семья обитала в ставшем тесном родном гнезде. Потом взрослые дети стали разъезжаться - Алексей для своей семьи выстроил дом на 5-й улице (Севастопольской); Мария еще в конце 1930-х годов вышла замуж за Ивана Кондратьевича Скрыля, земляка из поселка Иркутск-II, началась ее карьера жены военного; Людмила закончила сельхозинститут и, познакомившись в эвакогоспитале с обгоревшим танкистом Константином Воскобойниковым, уже замужнею уехала с ним в город Куйбышев; Лизанька вышла замуж за железнодорожного техника Сергея Уляшина, им дали комнату в казенном доме - и только Григорий со своей семьей остался в родном доме.

Но тепло нашего родительского дома по-прежнему хранила любимая бабушка Еня, утихомиривая, как могла, семейные ссоры, утешая обиженных, радуясь успехам, ободряя ласковым словом в трудную минуту - ее любви и заботы хватало на всех. Уж не было деда Даниила, но его трудный, своенравный характер, без оглядки ломающий и преграды, и близких людей, узнавала она и в детях, и в некоторых подрастающих внуках. И мы, ныне живущие потомки деда Даниила и бабы Ени, отмечаем с тревогой этот “огонь” и с радостью и надеждой эту “тишайшую воду”, оставленные нам в наследство.

Моя мама Елизавета Даниловна, оберегала меня от отрицательных эмоций - она навсегда запомнила мою детскую истерику, случившуюся на похоронах любимой бабы Ени. Поэтому на такие события, где собиралась вся глуховская родня, они с папой ходили без меня. После смерти мамы провожать в последний путь близких людей стала ходить с папой я. Это было в 1990 году.

Потрясло меня до глубины души то, что все собравшиеся люди хорошо меня знали, знали, как я живу, какой у меня муж, какие дети, где я работаю - я же не знала никого! Из стариков я наиболее близко общалась с дядей Петей Алексеевым, сыном Прасковьи Кузьминичны. Первый разговор с ним положил начало  родословной схемы. 1920 года рождения, с 1931 года безвыездно проживший все эти годы на станции Иркутск-II, обладающий поразительной памятью, Петр Иванович стал для меня сущей находкой. Благодаря ему, я стала разбираться в хитросплетениях нашего родословного дерева, нашла на нем и свое место.

Родословное дерево Уляшиных первоначально я составляла со слов отца моего Сергея Ивановича Уляшина и его племянника Валентина Павловича Уляшина, учителя географии Чамзинской средней школы. Он прислал мне карту и Топонимический словарь Мордовской АССР, вырезки из местных газет; всегда под рукой Энциклопедический словарь, пособия по Отечественной истории. Позднее ценнейший материал по моему заказу был прислан из Государственного архива Республики Мордовия. Выписки не только из метрических книг приходских церквей, но и из 4-10-ой Ревизий 1782-1858 годов дали возможность установить даты жизни предков, начиная с 1720-х годов.

И всё же, почему главной линией своих исследований я избрала родословие Глуховых, несмотря на то, что по генеалогическим канонам я принадлежу к роду Уляшиных? Сердце велит мне оставить память о тех, кого я знала, с которыми жила рядом, которых любила и люблю. Но поиск продолжается, много открытий есть и, надеюсь, будет ещё.

... Живем мы в Ново-Ленино рядом с родовым домом, который в 1927 году построил мой дед Даниил Кузьмич Глухов. И стучит иногда на моей кухне ручная швейная машинка «Зингер», которую он купил в 1906 году бабе Ене на Иннокентьевке. Та самая, которая всегда и всюду была в их семье – и в Собачонках, и на станции Ерофей Павлович, и в Амурской области. Та самая, которую подарила Евгения Дмитриевна на свадьбу своей последней дочери Лизаньке – моей маме…

на фото: Семья ГЛУХОВА Даниила Кузьмича, 1930 г. Слева направо. Стоят: Анна, Григорий, Мария. Нижний ряд: Даниил Кузьмич, Елизавета, Евгения Дмитриевна, Людмила, Алексей.

13 июля 2008 г., Петров день.