По реке Илим : Часть 2. Чурилова и Абакшина
Сто лет назад, в июне 1913 года, иркутский викарный епископ Евгений Зернов в ходе своей поездки по Киренскому уезду Иркутской губернии проплыл по реке Илим.
Столетие спустя, в июне 2011 года, наша небольшая команда (Дмитрий Ступин, Никита Виноградский и Юрий Лыхин) повторила части пути епископа Евгения по Илиму. Взяв в руки описание поездки епископа Евгения, мы сравнили его с тем, что увидели сами.
Часть 2. Чурилова и Абакшина
«Когда отправлялись от Туны, небо начало подергиваться грозовыми тучами, и версты три ниже раздался над головой оглушительный удар грома, а несколько спустя пошел очень крупный град, величиной с большую горошину, затем полил дождь настолько сильный, что промочил насквозь крышу лодки, ямщики промокли до последней нитки. Через 6 верст — деревушка Чурилова, в 8 дворов. Более убогой деревнюшки я не знал и не знаю. Бедность настолько здесь сильна, что проезжающий не имеет возможности найти хотя сносную квартиру, чтобы остановиться для отдыха; ночевать проезжие остаются только в самом крайнем случае, когда застигнет или дождь, или темная ночь. Мне в бытность благочинным приходилось не раз останавливаться в Чуриловой на ночевку; я избирал самый чистый амбар и располагался в сообществе крыс и мышей, предпочитая избе, где кишмя кишат блохи, клопы, тараканы и проч. Бывая здесь, я всякий раз поражался невежеством и особенно неряшеством: от непривития оспы, от кори, скарлатины, грязи — население вымирает, особенно новорожденные; окрестное население избегает выдавать в Чурилову своих дочерей замуж, боясь нищеты и болезненного состояния деревни (среди большинства развиты венерические болезни). Врач здесь почти совсем не бывает; изредка посетит фельдшер, даст лекарства и едет дальше, а население в способах употребления лекарств настолько сведуще, что нередко смешивает соду со стрихнином, пьет от всяких недугов порошки из толченого сахара, что в старое былое время давались фельдшерами, за неимением медикаментов, и проч. Владыка поинтересовался деревушкой, посетил крестьянские избы, благословил ее насельников и роздал им крестики, иконки и житие св. Иннокентия.
В 10 час. вечера приплыли в д. Абакшину, разбросанную по обеим сторонам Илима, в 20 дворов. Здесь для Владыки была приготовлена более удобная лодка, уступленная «царем» Илима купцом Я.А. Черных; в ней можно было спать, пить чай, писать, свободно сидеть, но ходить согнувшись, вследствие низкой крыши. Лодка длиною аршин двенадцать, на ней устроен деревянный из досок коробок, разделенный на два-три помещения, по сторонам устроены небольшие оконца, дающие свет, но не воздух: открыть окно нельзя: сейчас же пожалуют «певуны» (комары) и «мошкара», как называют на Илиме мошку, а эти гости поистине — бич для всякого посетителя Илима; от них спасение или в сетке, или в дымокуре (конский навоз на углях); предпочтешь лучше дышать дымом скотского навоза, чем свежим воздухом, насыщенным мириадами насекомых, которые бесцеремонно наполняют рот, уши, нос, глаза… Абакшино лучше Чуриловой. Избы поопрятнее, мужички зажиточнее и приветливее. К встрече Владыки они особенно прибрались и принарядились. Пестрая толпа народа была на той и другой стороне Илима. Когда мы пристали к левому берегу, все с противоположной стороны бросились в берестянки и стремительно перебрасывались к нам, чтобы не меньше других видеть дорогого и высокого гостя, слышать, о чем он будет говорить, каков он и т.д. В ожидании небывалого посетителя население, видимо, испытывало некоторый страх: мужички стояли на берегу и боялись подойти ближе к лодке. Казалось: выйди Владыка и повелительно крикни на них, они моментально обратились бы в бегство… настолько они запуганы всяким «начальством»… Волостной старшина, сопровождавший нас, передает просьбу абакшинцев, что они желали бы отслужить молебен на своих нивах, расположенных тотчас за избами. Был одиннадцатый час ночи. Густые тучи закрыли небо, собирался дождик. Но Владыка охотно исполнил желание этих детей природы. И какая торжественная минута была в жизни абакшинцев! Вынесенные из домов иконы (часовни нет) представляли полукруглый иконостас; перед ними на столе пылала не одна сотня восковых свеч; дикая природа… полночный час… вдруг полились могучие звуки церковных молитвословий, и они неслись далеко, оглашая тайгу и подымаясь высоко к небу… Пели мы все: это усугубляло впечатление. Народ в немом безмолвии замер от невиданного зрелища. А Архипастырь возносил свою тихую и горячую молитву туда — к Престолу Всевышнего, о мире, благе и счастье вечном этих заброшенных среди дикой чащи чад Христовой Церкви и во многом не ведающих Бога истинного и Творца всяческих… картина величественная и глубоко умилительная. Она не забудется из рода в род в насельниках Абакшиной. И дай, Господи! Это здесь так необходимо. Население верховьев Илима — потомки инородцев тунгусов, обитавших среди местной тайги. Уклад жизни их, в силу постоянного общения с русскими, конечно, установился уже русский, но религиозные верования не вполне еще православны; они двойственны — наполовину православны, наполовину язычники. На божнице местного крестьянина не редкость встретить вместе с иконою деревянного языческого божка, которого хозяин заботливо припрятывает, когда ожидает приезда батюшки. В обиходе крестьянина масса различных суеверий и предрассудков чисто языческого происхождения; развито знахарство, наговоры, заговоры — плоды невежества; отсюда какой-то необъяснимый страх пред смертью. Когда умирает человек, его в доме оставляют только на время, пока делается «домовище» (гроб); кладут его не на стол, а на лавку пред образами. Домашние обыкновенно теснятся в другой половине избы, боясь войти, где лежит покойный. За отдаленностью от священника хоронят зачастую без отпевания, отпевают уже позже, когда приходится бывать в приходском селе. Отсюда привозят на могилу венчик и горсть земли, над которою по издавна установившемуся обычаю некоторые батюшки и по сие время совершают заочное отпевание умершего. По положении во гроб тело выносят в амбар, и там оно находится, пока исполнится положенный срок — три дня.
С этими амбарными порядками произошел однажды такой случай, о котором мне рассказал местный старожил. Впала в летаргический сон старушка. Обрядили ее и в гробе вынесли в амбар. Был декабрь. Вдруг ночью семья «покойной» слышит из амбара неистовый крик старухи, чтобы ее впустили домой. Всполошился весь дом, а потом и вся деревня, но никто даже из мужиков не решился идти в амбар, никто не отважился даже подойти к нему и отомкнуть замок; с великим страхом стояли все около ворот. Когда рассветало, власти отрядили кого нужно отворить амбар. И что же? Гроб был действительно пуст. Старуха, перекинувшись чрез засек, замерзла. Народ признал ее ведьмой, а чтобы вперед подобные случаи не повторялись, теперь, когда ставят гроб в амбар, связывают его крепко-накрепко веревкою. «И вот таких случаев больше не было после», — закончил мужичок свою печальную повесть… Едва ли нужно говорить о всем ужасе такого предотвращения нежелательных с точки зрения невежественного народа случаев?!..
В Абакшино, когда мы вернулись в лодку, баба в берестяном чумане принесла Владыке 15 яиц, в благодарность от общества за служение молебна. Владыка, видя, насколько была искрення эта жертва, не решился отказаться принять. Все сельчане со страхом ожидали возвращения женщины, чтобы узнать — принят ли их дар Владыкой «Преосвяшшенной»… Курьезно мужички называли Владыку. Некоторые в верховьях Илима называли его — «Ваша Преосвяшшенная Владычица», на Ангаре — «Ваша Преосвяшшенская Владыка», на Лене один мужичок назвал — «Ваше Благоденствие»… Народу в Абашино собралось около 140 человек».