Сергей Перевезенцев. Проза трагического положения
Сергей ПЕРЕВЕЗЕНЦЕВ (г. Москва)
Проза трагического положения
Когда я читал книгу Анатолия Байбородина «Утоли мои печали» – а некоторые произведения читал и раньше, – я поймал себя на мысли, что я начинаю периодически тонуть в тексте, по языку столь усложненном, нагроможденном. И хочется, чтобы хоть немного было попроще, яснее, не так заковыристо. Я не отношу это ни ко греху писателя, не к своим читательским недостаткам, и, видимо, это связано с тем, что я вырос в городской культуре, а не деревенской. В книге Анатолия Байбородина, согласен, язык богатейший, но это язык местный, его богатство ограничено неким определенным диалектным пространством. Это было первое мое впечатление после прочтения книги, а второе впечатление, вернее, мысль была такова: если уж я, десятилетия занимающийся литературой, тону в языке произведений Анатолия Байбородина, то как же его осилят современные молодые читатели?! Основная масса нынешнего российского населения – горожане, и от деревенского языка слишком далеки, он для них чуждый, непонятный язык. Послушайте молодых ребят в студенческих аудиториях, в метро, там уже царствует молодежный сленг, и на этот язык постепенно переходят даже и газетные и журнальные издания. Но есть и общепринятый, за век отработанный русской интеллигенцией, и книжный, и разговорный язык. Я к тому начал этот разговор, что проза Анатолия Байбородина с глубочайшими культурными, языковыми корнями, как и проза других русских писателей, воспитанных в традиционной народной языковой и культурной среде, ныне находится в трагическом положении. Язык их произведений для абсолютного большинства читательской аудитории, где основная масса – городские жители, воспринимается уже как иностранный, либо уж как язык девятнадцатого века, когда многие понятия давно уже ушли из современной реальной действительности, остались в далеком прошлом, и они уже не срабатывают в воспроизведении современной жизни русского народа. Для меня книга Анатолия Байбородина высветила всю трагедию нашей нынешней жизни, заключенную в том, что подобная литература с богатейшим этнографическим материалом, с ярким образным народным языком не будет востребована широким русским читателем, а станет лишь, образно говоря, достоянием этнографических музеев и фольклорных сборников.