Дмитрий Володихин о творчестве А.Г. Байбородина
Дмитрий ВОЛОДИХИН (г. Москва)
Христианский реализм
Когда говорят о «деревенщиках», о русской почвенной прозе, облёкшейся, по необходимости, в советские одёжки, чтобы потом сбросить их за ненадобностью и с иконой в руках продолжить прежний свой эпический плач о гибнущем ладе сельской России, упоминают обыкновенно немногие имена; на самой вершине их с полдюжины – таких, чтобы вся образованная публика из обоих «лагерей» знала, о ком идёт речь. Но почвенная литература во много раз шире, несопоставимо богаче творчества пяти-шести человек, пусть отметил их Господь большим талантом и дал большое везение в литературных делах.
Русская культура родила десятки крупных, даровитых «деревенщиков». Конечно, всякий литературный феномен подобного рода – столь масштабный, столь прочно укоренённый в глубинных слоях национального сознания, – может быть разделён на авторов первого, второго, третьего ряда и совсем уж «камчаточников». Однако есть на этом поле фигуры, которые не были вынесены прихотливыми течениями литературного процесса к фарватеру, но по уровню дарования не могут быть усажены во втором ряду – просто язык не поворачивается! Их проза ничем не уступает лучшим творениям тех, кто стал людьми-символами почвенной литературы в нашей стране.
Именно так следовало бы говорить об Анатолии Байбородине, которому в этом году исполняется шестьдесят лет. Он сибиряк, родившийся в Бурятии, значительная часть его творческой судьбы связана с Иркутском. Может быть, в стан «деревенщиков» он попал чуть позже, чем проявили себя «зубры» этого направления: голос Байбородина зазвучал в полную силу, когда солнце «деревенской литературы» уже прошло зенит, и яркий день её наполнился прохладой сумерек. Может быть, не хватило его присутствия в столичной литературной жизни… Может быть. Имя этого писателя не звучало столь же громко для русской партии в нашей литературе, как имена Валентина Распутина, Василия Белова или Виктора Астафьева.
Но.
По художественному уровню его проза ничуть не проигрывает произведениям этих знаменитых писателей. Не напрасно о Байбородине с такой похвалой отзывались Владимир Личутин и Валентин Распутин.
Сила Байбородина видна не в умении плести сюжет, вязать сложные фабульные конструкции, а в языке и тонком психологизме.
Время в текстах Байбородина представляет собой отрезки вечного круговорота, совершающегося на земле, в воде и воздухе, отделённые друг от друга православными праздниками. Так, в рассказе «Дураки» зима движется от «Николы Зимнего», чрез «Егория Зимнего» к Рождеству и так далее. А в повести «Счастье – дождь и ненастье» люди живут, словно не зная чисел: не спеша скользят они в лодке устоявшегося быта по реке весны – от гавани «Благовещенье» к гавани «Пасха», минуя тяготы Великого поста. Всё то, что принято называть «психологией», у Байбородина принимает вид страстей и борьбы со страстями. Христианский календарь порой играет роль подсказки: время поста является не просто хронологическим отрезком, когда тает лёд на реке, оживает природа и всякая тварь, очнувшись от зимней застылости, начинает жить новой надеждой; нет, это ещё и время, когда благой смысл осознанного и прочувствованного самоограничения особенно хорошо виден.
В творчестве Байбородина христианская мистика соединяется со скрупулёзным реализмом описаний. Его реализм и есть реализм христианский, в рамках которого всё то имеет право именоваться действительностью, что позволяет считать действительным вера: изба, каша, ангел и лесные анчутки оказываются реальны в одинаковой степени. В рассказе «Нежить», например, главному герою Ефиму Карнакову мерещится то пирующая нечисть, то архангел Михаил. Видения его представлены автором не столько как сны, сколько как дыхание потусторонних реальностей, находящихся на расстоянии вытянутой руки от мира людей и вторгающихся порой в нашу жизнь.
Творчество Байбородина можно сравнить с мостом, перекинутым из почвенной прозы закатного СССР к новой православной почве, утвердившейся в литературе наших дней.
«Литературная Россия» № 11 (2445) стр. 11