Земля и корни (Н.Н. Михайлова)

Детство. Из всей прожитой моей жизни оно вспоминается наиболее ярко и отчетливо. Хорошо помнятся люди, меня окружавшие, дом, где я росла, многие события, мои детские чувства и ощущения, даже звуки и запахи, наполнявшие тогда мир.

На эти воспоминания душа откликается теплотой и радостью.  И так не хочется, чтобы все это когда-нибудь ушло навсегда. Поэтому и решилась писать. Может быть кто-нибудь из моих близких когда-нибудь прочтет это «писание». Хочется, чтобы у читающего пробудились интерес и добрые чувства к своим предкам.

За год или полтора до школы меня отдали в детский сад. Помогла устроить меня туда Лялякина подружка Муська, кастелянша этого садика, наша соседка по двору. Сад находился на первом этаже каменного здания на углу улиц Карла Маркса и 3-ей Красноармейской. Позже в этом здании сделали кинотеатр «Хроника», сейчас там – тоже кинотеатр, только с другим названием. Я с трудом переживала переход от вольной домашней и дворовой жизни к детсадовской. С тоской ходила туда, пока не привыкла. Моя нелюбовь к детскому саду усугубилась еще отношением ко мне одной из воспитательниц. Наша групповая воспитательница мне нравилась, она была добрая и понимающая. Она в первый же день привлекла меня к подготовке к празднованию седьмого ноября. Дети разучивали песни, строились в  пирамиды. Я с удовольствием приняла в этом участие. Но наша воспитательница иногда подолгу отсутствовала, у нее был маленький ребенок, который часто болел. Ее замещала высокая, худая, с некрасивым длинным, очень строгим, даже злым  лицом. Из-за нее-то я и невзлюбила детский сад. Дважды она, не поняв, унизила меня. Первый раз все произошло из-за кусочка хлеба, который нам давали к обеду. В центре квадратного столика нам ставили тарелку с хлебом. Он был в виде двух маленьких кусочков, положенных один на другой, и распределенных по тарелке четырьмя столбиками, каждый столбик – напротив каждого из обедающих. Первое время я сидела за столом с двумя девочками. Они научили меня, что надо брать хлеб только из своего столбика. Потом на свободное место за нашим столом посадили новенькую. За обедом она, не зная правила, вслед за мной взяла второй кусочек из моего столбика, не тронув своего. Доев первый кусочек, я поспешила взять второй. Так как моего столбика уже не было, я взяла верхний кусочек у новенькой. Я посчитала, что это справедливо, ведь она взяла мой. Но девочки за столом зашептали мне:  «Это ее хлеб. Зачем ты взяла?» Мои объяснения не подействовали, девочки до конца дня смотрели на меня осуждающе. Вечером я поделилась своей обидой с мамой, мне хотелось, чтобы она подтвердила, что девочки не правы. Но мама, не вникнув в детсадовские правила с хлебными столбиками, неверно поняла, что новенькая съела мой хлеб. Приведя меня в сад на следующий день утром, она сказала об этом воспитательнице. На беду это оказалась не наша, а «злая». Когда мама ушла, она занялась выяснениями. Созвав всех четырех сидевших за нашим столом, она устроила нам строгий допрос. Девочки сказали, что новенькая моего хлеба не ела. Я тоже согласилась, что мы обе съели по два кусочка. Но пробовала объяснить, как все было, и почему я рассказала маме: мне обидно, что девочки несправедливо меня осуждали. Но воспитательница не пыталась ничего понять, она получила ответ на главный вопрос – новенькая не съела мой хлеб. И получилось, что я всех обманула. Как трудно бывает ребенку объяснить взрослым свою правоту! Воспитательница резюмировала: «Ты – обманщица». Как мне было обидно и горько! На следующий день в садик я пошла, глотая слезы. Я старалась не попадаться на глаза «злюке». К несчастью, произошла худшая беда. Будучи по необходимости в туалете, я обнаружила дырку в своих бумажных рейтузиках. Дырка образовалась «на интересном месте». Мне это показалось очень забавным, и я со смехом показала девочкам в туалетной комнате: «Смотрите-ка, где у меня дырка». Как раз в этот момент в открытую дверь заглянула моя «врагиня». Увидев меня, показывающую дырку на «интересном месте», она строго спросила: «Что это здесь происходит?» И констатировала : «Ты – не только обманщица, ты – еще и нехорошая, испорченная девочка». И добавила: «Иди и расскажи своей воспитательнице, что ты тут вытворяла!» Это было уже слишком. Она как будто ударила меня. Я ведь ничего не вытворяла. До сих пор мама, бабушка и все во дворе считали меня хорошей девочкой, я и сама считала себя хорошей. А тут –«обманщица, нехорошая, испорченная». Это были не только обидные, но и несправедливые слова. Я ушла в свою группу, легла лицом вниз на скамеечку под окном и  так пролежала до вечера. Это было такое горе. Главное, натолкнувшись на глухое непонимание взрослых, я уже ни с кем не могла поделиться, даже с бабушкой. Хорошо, что на следующий день я заболела «ветрянкой» и долго не ходила в детсад. Но и после выздоровления я опасалась попадаться на глаза моей «врагине». Если она замещала нашу воспитательницу, я забивалась куда-нибудь в уголок, а на прогулке старалась спрятаться за кусты.

Гуляли мы в крохотном садике во дворе за домом. Иногда нас водили на прогулки в скверик около стадиона «Труд», а иногда на старое Иерусалимское кладбище. Там также гуляли раненые из челюстно-лицевого госпиталя, размещавшегося неподалеку. У них у всех было ранение в лицо. Все они ходили с «трубами» из их же кожи, тянувшимися к носу или подбородку от рук или груди. Когда «труба» приживалась, ее отрезали от тела и из этой кожи «сооружали» новый нос или подбородок. Смотреть на этих раненых было страшновато, они тоже сторонились нас.

В детский сад мы ходили вместе с дочерью Муськи, Лилькой. К Лильке в садике было особое отношение как к дочери кастелянши, заведовавшей продуктами, бельем и халатами. Она и сама вела себя так, будто была особенная. Лилька была научена вещам, о которых я и понятия не имела. Они вдвоем с матерью жили в одной маленькой комнате. Муська иногда приводила в гости военных. Лильку в это время она отправляла за большой шкаф, углом стоявший у двух стен. В этом пространстве за шкафом у нее был постелен матрасик, были игрушки. Предполагалось, видимо, что когда у матери был гость, Лилька спит или увлечена игрой. Но Лилька была любопытна и наблюдательна. Она была первой, кто посвятил меня в тайну появления на свет детей.

К майским праздникам в детском саду готовили концерт, который мы должны были давать перед родителями. Нам с Лилькой дали роль двух ромашек. Мы должны были кружиться под музыку. При этом Лильке еще «дали слова»: «Я – ромашка, я- ромашка» и что-то еще дальше. Мне было ужасно обидно, что у Лильки ромашка была «со словами» , а  у меня – «без слов». Я чувствовала себя второстепенной. Я помню, как я пожаловалась дома Ляляке, что мне «дали ромашку без слов». Она, хохоча, предложила мне: «А ты сама произнеси слова: «Посмотрите, это  я – ромашка, а она не ромашка, а какая-то какашка». Я, конечно, понимала, что это – шутка. Мы вместе с Лялякой громко смеялись, представляя, как я вдруг произношу эти слова в нашем номере. И тем я была «отомщена». Но Лилька сумела перехватить и еще одну привилегию. Ромашек мы должны были изображать в белых платьях. Моя бабушка предложила нам надеть белые кружевные платья, еще из детства моей мамы. Одно платье было очень красивое, сплошь кружевное, с оборками, второе – тоже красивое, но проще. Бабушка завернула оба платья в пакеты и сказала, чтобы я надела более красивое. Но перед концертом Лилька вперед меня убежала переодеваться, не сказав мне ничего. Она, конечно, надела более нарядное платье. Зрители восторгались Лилькиным платьем, а я не могла никому сказать, что на самом деле это – мое платье. Но я вспоминала про себя Лялякин совет, и мне становилось легче.

Май 2005 г. – февраль 2006 г.
г.Иркутск.