Земля и корни (Н.Н. Михайлова)

Мой отец Михайлов Николай Николаевич родился в марте 1908 года на железнодорожной станции Могзон Читинской области. Я знаю о его предках до его дедушек и бабушек. Его дед по материнской линии Рожков Тихон Егорович -  родом с Урала, из города Орска. Жена его Акулина Павловна тоже родилась в Орске. Тихон Егорович с семьей приехал в Забайкалье строить железную дорогу. Он был дорожным мастером и строил железную дорогу на участке от Верхнеудинска (Улан-Удэ) до Слюдянки. Акулина  Павловна родила 16 детей, в том числе одной из первых – мою бабушку Александру Тихоновну, мать моего отца. Бабушка родилась в 1884 году в городе Оренбурге.

Дед моего папы по его отцовской линии, Иван Дмитриевич Михайлов, родился в 1876 году в селе Осавика Рославльского уезда Смоленской губернии. Его жена при рождении получила имя Саяд Гешберовна и жила в Крыму. Она была, по всей видимости, татарского происхождения. Потом она была крещена в православную веру и носила имя Пелагея Федоровна. У нее было четверо или пятеро детей. Николай Иванович Михайлов, мой дед и отец моего отца, был младшим. Пелагея Федоровна умерла при его рождении. Иван Дмитриевич отдал младшего сына в обучение к какому-то купцу. Юноша оказался способным учеником и быстро овладел торговым делом.

Как и когда Николай Иванович оказался в Забайкалье, мне не известно. Он работал в Забайкальском торговом обществе, а после революции служил в транспортной кооперации, в лавке, которая забивала и продавала скот. Н.И. Михайлов и А.Т. Рожкова встретились в Сибири и поженились.

Семья Николая Ивановича и Александры Тихоновны жила долго в Забайкалье. Они жили на станции Могзон, потом переехали  на станцию Оловянную. Александра Тихоновна родила 10 детей, четверых сыновей и шесть дочерей. Мой отец был 3-м по старшинству ребенком. Он очень походил на мать и был ее любимцем.

Во время гражданской войны семья оказалась в самом пекле борьбы за власть в Восточной Сибири. Чита, станция Оловянная, станция Могзон были одними из центров этой борьбы. К весне 1918 года в Забайкалье установилась советская власть. А уже в апреле с Востока, из Манчжурии, выступил атаман Семенов. Вслед за ним на усмирение российской революции выступили японские войска. В сентябре 1918 года – здесь новая, реакционная власть. Поэтому с осени и зимы 1918 года в Забайкалье появляется сеть подпольных партизанских отрядов – «лесных коммун».

На станции  Оловянная – власть семеновцев и японцев. Отец папы Николай Иванович – непреклонный сторонник революции и советской власти. Он тесно связан с партизанами. Лично знаком с Лазо. Со старшими сыновьями, в том числе и с моим отцом, он возит партизанам в лес продовольствие.

Моя тетя, младшая сестра отца, Маргарита Николаевна, пересказала мне рассказ ее матери. Однажды в дом в Михайловым ворвались японцы. Александра Тихоновна была в доме с кучей детей и купала в ванночке маленькую дочку Валю. Моя бабушка, по всей видимости, была храбрым и решительным человеком. Потому что, когда ворвавшиеся, приставив ей к животу оружие, стали спрашивать, где партизаны, она твердо заявила: «Не  знаю никаких партизан. Видите, у меня полон дом детей. Мне не того. И мне надо купать ребенка». И враги ушли. А мой дед едва не был расстрелян. Об этом мне тоже рассказала тетя Маргарита Николаевна. Белогвардейцам удалось захватить группу партизан, а Никола Ивановича схватили в поселке, и всех повели на броневик «Усмиритель», специально использовавшийся белыми и японцами для публичной казни в устрашение партизанам. Деда спасло то, что он был знаком с преподавателем школы Власенским, который стал правой рукой атамана. Дед сказал: «Спросите у Власенского, он знает меня, и что я не имею отношения к партизанам». Власенского рядом не оказалось, деда чудом отпустили. И он со всей своей многочисленной семьей вынужден был бежать пароходом в Читу. Когда ждали отплытия, случилось несчастье. Мой отец решил искупаться, и его затянуло в воронку. Старший брат Михаил, которому было 14 лет, бросился его спасать, брата вытащил, а сам не сумел выплыть и утонул. Это было на реке Онон. Родители даже не смогли похоронить сына, так как пароход отправлялся, и надо было обязательно уезжать, чтобы спасти семью. Какая-то еврейская семья пообещала Мишу похоронить. Это была для родителей страшная трагедия – потеря первенца. Бабушка с этого времени перестала верить в Бога. Потом бабушке Александре Тихоновне придется пережить не одну потерю детей, но это уже в Отечественную.

Из Читы в 1926 году Михайловы перебрались в Иркутск. Здесь мой дед был начальником Управления продовольственного снабжения Восточно-Сибирского округа, государственным экспертом по продовольствию (дегустатором). Винные дегустационные склады находились тогда в подвальном помещении здания (бывший магазин «Ткани») на углу улиц К.Маркса и Красной Звезды (теперь Сухэ Батора). Однажды работники склада обнаружили закрытую дверь в подвале. Когда ее вскрыли, то по каким-то признакам было определено, что в этом помещении во время пребывания в Иркутске Колчака (1919 г.) находилась его контрразведка.

Умер Николай Иванович в 1947 году, похоронен на Лисихинском кладбище. Александра Тихоновна умерла в 1969 году, она захоронена в Радищево.

Конечно в семье Николая Ивановича Михайлова дети воспитывались в духе патриотизма и преданности социалистическим идеалам. Мой отец был комсомольцем, потом коммунистом. В 1924-29г.г. он служил в Красной Армии в Верхнеудинске. В первый же день Отечественной  Войны он пошел в военкомат проситься на фронт. У меня есть его юношеские рисунки, которые тоже его характеризуют. На одном из них нарисован партизан с красным знаменем со звездой на древке. А другой называется «Смычка». На нем слева – дымящие трубы завода, символизирующие город, а справа  - избушки на фоне леса, символизирующие деревню. А между ними – большой соединяющий крюк. Рисунок отражает один из периодов в жизни страны, когда была провозглашена борьба за «стирание граней между городом и деревней».

В юности отец сделал себе татуировку на груди: большие буквы СССР, а из-за них восходит солнце с расходящимися во все стороны лучами. В центре – пятиконечнаязвезда и скрещенные винтовки. Наколка была во всю грудь. И она осталась у него на всю жизнь.

В Иркутске отец очень активно занимался спортом. Он был известным в спортивном мире стрелком. Они дружили с Л.И. Тамм, теперь почетной гражданкой города Иркутска. Она поместила его фотографию и написала о нем в одной  из своих книг «Воспоминаний».

Отец работал на строительстве моста через Ангару, он был начальником административного отдела. Был физоргом строительства.

Мост был сдан в эксплуатацию в декабре 1936 года.       В это же самое время мама преподнесла отцу подарок – родила его первого ребенка. Это была я.  Так что мы с ангарским мостом – настоящие ровесники.

Через некоторое время после сдачи моста многие руководители строительства были объявлены вредителями и  врагами народа, начались аресты. Отец даже зачеркивал или вырезал в альбомах лица арестованных. Отцу были подарены два именных альбома, посвященных строительству моста. Один из них в фотографиях очень подробно отражает технологию и историю строительства. А фотографии второго были посвящены людям строительства, их  быту, общественной жизни. Первый альбом хранится в нашей семье. Точно такой же я видела в музее истории города Иркутска. А второй альбом по просьбе Л.И.Тамм я передала в музей комсомольской славы, который существовал в 70-80-е годы при Иркутском Горкоме комсомола. Во времена  «перестройки» комсомол был уничтожен, соответственно – и его музей. Я потом пыталась найти альбом отца, но он бесследно исчез.

Перед войной отец работал в «Торгречтрансе» заместителем директора по кадрам.

Отец очень любил меня. Мне было около пяти лет, когда он ушел на фронт. Я помню, что отец был большой, сильный, мускулистый. Он часто ходил дома в майке, и ему нравилось иногда останавливаться перед зеркалом, напрягать мышцы на руках и груди, и он, довольный, любовался  на свое отражение. У него был сильный голос, и он любил петь. После посещения с мамой театра оперетты он несколько дней напевал: «О, Розмари, о, Мэри, твой смех нежней свирели» или «Тихо и плавно качаясь, горе забудем вполне». Еще он любил маршевые песни, Я особенно часто слышала две из них и хорошо помню мотив каждой: «Мы железным конем все поля обойдем, соберем, и посеем, и вспашем. Наша поступь тверда, и врагу  никогда не гулять по республикам нашим». И «Гремя огнем,  сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, и первый маршал в бой нас поведет». Ему нравилось петь громко, на весь дом.

В основном моя память рисует только отдельные отрывочные воспоминания об отце. Вот я, счастливая, бегаю в нашем дворе с подаренным отцом голубым шариком, наполненным водородом. Он привязан на длинную нитку. Вдруг нитка лопается, и шарик начинает улетать вдаль. Конечно, мои слезы, и утешение отца. А вот мы с отцом идем по нашей улице. Летний солнечный вечер. Папа купил мне на базаре пирожок с капустой, он такой вкусный. Я ем пирог и забегаю то с одной, то с другой стороны папы. А он, уже военный, все время переводит меня на левую от себя сторону, потому что правая рука у него должна быть свободной, чтобы постоянно отдавать честь встречным военным.  Зимний предновогодний морозный вечер. Мы с мамой и папой идем на городскую площадь, там наряжена большая елка, и веселая праздничная торговля. На мне новая желтая цигейковая шубка, ее воротник у самого моего носа завязан шарфом. Он сильно пахнет свежевыделанным мехом, и я все время хочу отодвинуть его от лица. Но холодно. И мама опять туго завязывает шарф. На площади в киоске, украшенном мишурой. Папа купил мне две елочные игрушки: зеленого ватного лягушонка под зонтом из красного гриба-мухомора и гуся с книжкой под крылом. Эти игрушки жили у меня и вывешивались на елку много-много лет. Опять новогодняя елка. Она наряжена у папы на работе в доме на берегу Ангары, недалеко от моста. Родители привели меня на утренник. Под елкой приготовлены купленные для детей игрушки. Я вижу ужасно симпатичного мягкого медвежонка, сразу хватаю его, прижимаю к себе. Но, увы, медвежонок куплен  какой-то девочке, а мне приготовлен другой подарок – голубой ситцевый мягкий кукольный гарнитур, состоящий из диванчика и креселец. Я еле подавляю слезы, но стараюсь не выдать разочарования. И слышу, как мама тихо пеняет отцу:  «Я говорила тебе, что надо было купить другую игрушку».

Почему-то больше вспоминаются события, связанные с подарками. Наверное потому, что подарок – большая радость. Вот и еще один, последний, подарок отца. Я все просила у него котенка, собака у нас уже была. Он принес мне с «птичьего» рынка коробку из-под обуви с проделанными в крышке дырками для воздуха. Я открыла коробку, а там – два серых пушистых комочка – кролики. Они потом, когда отца уже не было дома, выросли и долго жили у нас. В кухне поставили им клетку. И все дети нашего двора любили ходить на улицу Бабушкина, где в канаве росла густая трава, и рвать ее для наших кроликов. Во время военного голода бабушка заколола одного из кроликов. Это оказалась крольчиха, да еще и с крольчатами. Бабушка плакала, то ли ей было жалко крольчиху, то ли жалела, что не дождалась кроличьего пополнения на мясо. А второму кролику надолго была оставлена жизнь. Он был выпущен из клетки, бегал по комнатам, стал совсем ручным. Звался Труська. Бывало, позовешь его: «Трусь-трусь-трусь», и он бежит откуда-нибудь к тебе. Даже и не знаю, сколько он прожил, много лет.

Я запомнила, как мы с мамой, папой и братом летом перед самой войной отдыхали где-то на Иркуте. Мы жили все в маленькой комнатке, снятой у какой-то деревенской хозяйки. А рядом за тонкой щелистой перегородкой жил теленок. Оттуда необыкновенно хорошо пахло:  теплым молочным, перемешанным с хлебом пойлом и навозом. Я просыпалась по утрам от того, что теленок мычал, и хозяйка выпускала его пастись. С этим теленком связано и обидное воспоминание. Перед отъездом на отдых нам с братом были куплены одинаковые в белую и красную полоску трусики. Мама, постирав, повесила их на веревку. И вот вечером обнаружилось, что теленок сжевал именно мои трусики. От них осталась только дырявая обслюнявленная тряпка. Как мне было жалко эти красивые трусики!

Отец хорошо плавал. Он хотел научить и меня. Ясно помню, как он стоит по грудь в воде Иркута, а меня держит на вытянутых руках и то погружает в воду, то подбрасывает вверх. У меня захватывает дух от страха и восторга, я визжу, а кругом -  сверкающие в солнечных лучах брызги. Мама все время повторяет: «Коля, осторожно!» А я чувствую, как уверенно ловят меня отцовские руки.

Отца взяли в армию, но на фронт его отправили не сразу. Он сначала был в Иркутске, а потом уехал в Читу на формирование. Он уезжал на фронт зимой, в  конце 1941 или самом начале 1942 года. Их  формирование из Читы поездом шло на Запад и должно было сделать остановку ночью в Иркутске. Я хорошо помню эту ночь. Мама с бабушкой и моим братом поехали на вокзал проводить отца на фронт. А меня мама оставила дома. Вернулись они только утром. Я не спала всю ночь и просидела на кровати одна в темной и холодной квартире. Мне не было страшно в темноте, я не спала от горькой обиды, что меня не взяли увидеться с папой. Он так и не вернулся.

Писем от отца было мало. Сохранились только две открытки из грубой серой бумаги с несколькими скупыми строчками, написанными химическим карандашом.

Были и еще одно или два письма .Они не сохранились. Мама отдала их бабушке Александре Тихоновне. Старшая ее дочь, Галина, когда бабушка умерла, решила письма всех ее детей, не вернувшихся с фронта, положить в ее гроб и похоронить вместе с ней. Мама рассказывала, что в последнем письме отец говорил, что теперь вестей от него долго не будет, и пусть мама не беспокоится из-за этого. Писем больше вообще не было.

А в марте 1944 года мама получила извещение: «Ваш муж Михайлов Николай Николаевич в бою за социалистическую Родину против немецко-фашистских захватчиков в феврале 1944 года пропал без вести». Мама пыталась наводить справки об отце. На запрос его командованию пришел ответ: «Ваш муж находился на выполнении боевого задания. По характеру его работы и обстоятельству он в это время  писать Вам не мог. Через некоторое время, когда он не вернулся с задания, мы разыскивали его, но ничего не удалось установить о его судьбе». А еще на один запрос было сообщено, что отец находился в партизанском отряде и был его комиссаром. Мама так больше ничего и не узнала о судьбе отца.

В 1975 году в нашей стране широко отмечалось 40-летие Победы в Отечественной войне. Именно тогда я решила начать поиск сведений о своем без вести пропавшем отце. Меня в этом очень поддержала одна из сестер отца, Галина Николаевна. Она уже до этого направила несколько писем в различные инстанции, ища сведения о своем  старшем брате.

Но ответы были неутешительные, нигде документов не было обнаружено. Мы  упорно занимались поиском. И вот в 1976 году мы получили из Киева из Института истории партии Украины выписку из хранящегося у них личного дела: «Михайлов Николай Николаевич, 1908 г. рождения, русский, член ВКП(б), военное звание – политрук, находился в партизанском отряде №2 под командованием Стрижева с 5 января 1943 года в должности комиссара отряда. 24 апреля 1943 года отряд Стрижева выбыл в тыл противника на задание. В июне 1943 г. в районе с.Ивановка, что 16 км  юго-восточнее  г.Славянска, отряд Стрижева был окружен и разбит. О судьбе Михайлова Н.Н. сведениями не располагаем». Мы стали искать, не остался ли кто-нибудь в живых из отряда. И опять получили из того же Института письмо. В нем излагалась автобиография Михайлова Н.Н., из которой следовало, что это, действительно, мой отец. Сообщалось также, что из 25 человек, насчитывавшихся в отряде Стрижева, 10 человек погибли , а остальные пропали без вести, кроме одного Молодоженова  Андрея Андреевича, который вышел из тыла противника и  рассказал о судьбе отряда. Нам также сообщили довоенный адрес Молодоженова в городе Харькове. Мы сразу запросили адресное бюро Харькова. Но ответ был, что А.А.Молодоженов не прописан в г.Харькове и области. Мы написали запрос о партизанском отряде Стрижева в Донецкий  областной архив и архив г.Славянска. Нам ответили, что у них таких материалов нет, так как отряд формировался за линией фронта, а затем был переброшен в тыл противника. Позже я проча книгу А.Н.Асмолова «Фронт в тылу Вермахта». Часть документов об отце с фронта была подписана именно  фамилией « Асмолов». Этот человек руководил организацией партизанского движения в тылу у немцев. В книге подробно написано, как партизанские отряды формировались и обучались в нашем тылу, а затем перебрасывались с диверсионными целями через линию фронта, в том числе и на Украину. Асмолов пишет о многих действовавших в тылу у немцев отрядах. Но, к сожалению, я не нашла у него упоминания об отряде Стрижева.

Копию нашего письма архив г.Славянска передал юным следопытам средней школы  №21 поселка Семеновка, в районе которого предположительно был последний бой отряда Стрижева. Ребята написали нам. Они разузнали у местных жителей, что летом 1943 года у их поселка, действительно, был бой немцев с партизанами. Очевидцы рассказали, что в поселок после боя немцы привезли несколько окровавленных партизан и повесили их на глазах всего поселка. Фамилий повешенных, конечно, никто не мог узнать.

Был ли мой отец летом 1943 года среди тех, кто погиб в бою или тех, кого казнили? Этого  теперь уже не узнать. Дата «февраль 1944 г.» могла возникнуть из-за задержки с выяснениями о судьбе отряда. Думаю, что останки моего отца покоятся где-то в земле далекого поселка Семеновка на Украине.

Отец прожил на свете 35 лет, а мне сейчас 69. Но он навсегда остается для меня «старшим». По делам, по всей своей жизни и ее завершению.