Земля и корни (Н.Н. Михайлова)

Хотя впереди я уже писала и еще буду дальше писать о своих брате и сестре, так как мое  детство и юность неразрывно связаны с ними, все же хочу посвятить им отдельную главу, чтобы подробнее описать их жизнь.

У нас троих довольно большая разница в возрасте. Брат старше меня на 5 лет и 9 месяцев, а я старше сестры на 5 лет и 8 месяцев. Разница между братом  и младшей сестрой больше одиннадцати лет.

БРАТ.

Я уже говорила, что брат – родной нам с сестрой по маме и не родной по отцу. После развода с его отцом мама дала ему свою фамилию – Бессонов. Наш с Ирой отец Николай Михайлов усыновил брата, и он, оставаясь Бессоновым, носил отчество Николаевич. Но когда брат получал паспорт, он решил взять отчество отца Ивана. Поэтому мой брат – Бессонов Владимир Иванович.

Вовка, как мы называли его в детстве, да и сейчас зовем, всегда  был немного особняком от нас с Ирой. Сказывалась разница в возрасте и то, что он был мальчишкой. У него были свои интересы, круг друзей, занятия. И еще он был бабушкиным любимчиком.

Мама и бабушка устраивали дома для нас общие игры и развлечения.  В первую очередь это была, конечно, елка,  даже в самые тяжелые военные годы. Бабушка любила, чтобы елка была с темной хвоей, густая и пушистая. Мы с мамой и братом шли с нашими большими санками на базар и выбирали именно такую. Елку ставили в углу столовой. Из подполья доставался деревянный, завернутый в газеты, ящичек с украшениями. Именно в этом ящичке у меня до сих пор хранятся елочные игрушки, многие из которых еще -  из моего детства. Вовка вставал на стул, а я подавала ему игрушки из ящика. Много было ярких стеклянных шаров, различных зверушек из ваты, обсыпанной блестками, картонажа. Были красивые длинные нитки разноцветных блестящих бус, мишура, флажки с красочными рисунками. На макушку укреплялась пятиконечная звездочка. Лампочек тогда не было. Первое время в начале войны мы укрепляли на ветках в специальных подсвечниках остатки разноцветных тоненьких новогодних свечек. Поджигали их и гасили свет в комнате. Надо было следить, чтобы на елке, не дай бог, что-нибудь не загорелось. Обязательно было общее новогоднее застолье, хотя бы с вареной картошкой и квашеной капустой. Потом мы все вместе усаживались на диване, и Вовка любил устраивать такую игру: он загадывал какую-нибудь игрушку на елке и описывал ее – «коричневая, круглая, с ручкой, внутри вкусное». И я, а потом и Ира, когда подросла, искали эту игрушку на елке и показывали на нее: «Вон корзиночка с яблоками и виноградом». Потом загадывал кто-то другой.

Помню, как все мы любили играть в огненные фигуры. Игра происходила вечером в кухне, когда  был погашен свет. Брали длинную тонкую лучину, поджигали ее  кончик, потом огонь сдували, а светящимся ярким угольком на конце лучины рисовали в воздухе различные фигуры. Если лучиной размахивать быстро, то кончик ее рисует в темном пространстве непрерывную линию. Легче всего нарисовать дугу, круг, овал. Вовка ухитрялся рисовать восьмерки, а двумя лучинами – более сложные фигуры. В этой игре любили принимать участие и мама с бабушкой. И в кухне долго мелькали веселые огненные полосы.

Всей семьей любили играть в лото, у нас было старинное, с желтыми лакированными бочоночками с цифрами. Играли на кедровые орехи. Вовка научил нас жарить их. Орехи  расщелкивали, нанизывали ядрышки на иголку или булавку и зажаривали на пламени свечки. Ели горячие, прямо с иголки. Они были удивительно вкусные.

Было у нас еще одно развлечение – старинный диаскоп. Через два квадратных увеличительных стекла, вправленных в специальную смотровую коробку на ручке, закрывающую глаза от света, рассматривалась картинка, состоящая из двух одинаковых изображений. Картинка вставлялась в оправку и передвигалась по направляющей. На определенном расстоянии от  глаз обе картинки сливались в одну, и изображение становилось объемным. Деревья, люди, дома были на расстоянии друг от друга. Мы любили подолгу рассматривать эти картинки. На них были старинные снимки: виды природы, гуляющая публика в красивых старинных нарядах, здания, города. Мы частенько вытаскивали диаскоп и коробку со снимками во двор, и тогда собирались дворовые ребята и наперебой выхватывали игрушку друг у друга.

Летом всей семьей любили ходить на цирковые представления. Цирк был приезжий. Он каждое лето раскидывал свой балаган на улице Тимирязева у подножья Кресто-Воздвиженской церви. Билеты были  недорогие, и мы не пропускали ни одной новой программы. Приезжали гимнасты, жонглеры, канатоходцы, силачи, привозили самых разных животных – от собачек до слонов, тигров и львов. Я очень  любила клоунов.

Вовкино поколение мальчишек во дворе обычно играло своей отдельной компанией. Но я помню, как однажды зимой Вовка взял меня играть с  мальчишками  «в войну». Он посадил меня на сани и насыпал мне между ног лошадиных «шаров». Мы были «пушка». Он возил меня по дороге, брал у меня «снаряды» и швырял в «противника». Мы носились до тех пор, пока у меня не закоченели коленки от соприкосновения с замороженными «снарядами», и я не запросилась домой, естественно вызвав недовольство разгоряченного игрой брата.

Какое-то  время в детстве, я помню, Вовка обижал меня, и я часто плакала от этих обид. За это он стал называть меня «мокрицей». Эти противные серые насекомые жили иногда у на с в уборной. Вовкино прозвище было для  меня очень обидным. Он даже, когда говорил обо мне с бабушкой или мамой, называл меня только так. Почему-то его не бранили за это мое прозвище и не останавливали.

Вовка начал по-другому относиться ко мне, когда я стала  старше. Интересовался моей учебой. Я запомнила первое свое в жизни школьное сочинение. Это было, наверное, в  седьмом классе. Сочинение называлось «Некрасов и русский народ». Когда Вовка узнал, что мне задали, он рассказал мне целое сочинение. Я запомнила его рассказ, дополнила чем-то своим и цитатами из стихотворений Некрасова. Сочинение вышло такое хорошее, что я получила за него пятерку, и даже учительница прочитала его  классу.

Когда я оканчивала школу, Вовка спросил у меня, куда я собираюсь поступать учиться дальше. Я еще не решила. Он тогда сказал: «Девчонке лучше всего поступить в университет на физ-мат или жимфак (в те годы это было самым престижным). Я не очень любила химию и выбрала физ-мат.

Сам Вовка очень хорошо учился в школе. Он много занимался, сидя за нашим большим обеденным столом. Бабушка поощряла его усидчивость. Когда надо было вынести золу или помои или принести угля и дров, чаще всего это доставалось делать нам с Ирой. Бабушка говорила: «Вовочка учится, не трогайте его». За отличную учебу брата даже отправили отдыхать во всесоюзный лагерь Артек. Правда, ему не пришлось побывать на Черном море, так как в войну лагерь находился на Алтае.

Он  очень много читал, иногда целыми ночами. Учился он в  9-й мужской средней школе.

Помню его друзей Эдика Гринталя и Виктора Скороходова. У Скороходова была кличка «Скорый». Он здорово играл в баскетбол, был в городской команде. А наш Вовка состоял в футбольной команде. Эдик хорошо пел, подражая Утесову. Он обожал киноактрису Целиковскую, помню , даже носил ее портрет в круглой рамке в нагрудном кармане пиджака. Виктор Скороходов был в свое время в меня влюблен. Он  окончил исторический факультет иркутского госуниверситета. Какое-то время работал в областном музее по своей специальности, занимался архивными исследованиями, публиковал статьи. Но забросил историю, перейдя в руководство иркутским спортом. Потом он перекинулся в геологию, устроился на работу в Сосновскую экспедицию, летал на вертолетах в поисках урановых месторождений. Много пил. Он нелепо погиб, замерзнув поздней осенью на берегу Иркута.

Эдик Гринталь,  окончив геолого-разведочный факультет Горного института, стал первооткрывателем Удоканского месторождения меди, кавалером ордена Ленина, лауреатом Ленинской премии. До сих пор я дружна и переписываюсь с ним, сейчас он живет в Санкт-Петербурге.

Вовка окончил школу с  серебряной медалью, с четверкой по русскому языку. Тогда, в 1949 году, в Горно-металлургическом институте на горном факультете была организована новая кафедра – геофизических методов разведки. Это было время, когда страна из-за сложной международной обстановки очень нуждалась в Уране, его поисках и добыче. Деятельность кафедры была в основном направлена на эти задачи. Брат поступил учиться на эту специальность. В декабре 1954 года кафедра геофизических методов разведки выпустила первых специалистов-геофизиков (группа РФ-49-1.2). Их было 38 человек. Среди них были и хорошо известные мне М.Р.Сизых (по мужу Новоселова) и Д.П.Бобрицкий. С Димкой Бобрицким Вовка дружил во время учебы. А Марина Сизых приходилась родственницей моей бабушке. Д.П.Бобрицкий стал впоследствии очень известным в Иркутске человеком, ученым и общественным деятелем, он много лет руководил крупной  экспедицией – Сосновской, лауреат Государственной премии. Семеро из первого выпуска геофизиков получили дипломы  с отличием, в том числе и мой брат, и Марина, и Димка. И моего брата, и Марину, как лучших выпускников, отправили на работу за границу , в ГДР, где они работали на урановых шахтах. В Германии тогда наиболее развита в мире была добыча  урана. Брат работал в ГДР в Карл-Маркс-Штадте в АО «Висмут».

В первый свой отпуск он поехал в Улан-Удэ и привез оттуда будущую жену Леночку Мясникову (Вилена Михайловна). Она в это  время окончила обогатительный факультет горного института. Они вместе уехали в Германию. Там у них родилась дочь, которую тоже назвали Леной. После выезда из Германии брат уже в Иркутск не вернулся. Некоторое время он жил и работал в Ташкенте. Потом семья переехала на Украину, в Кировоград, где брат стал главным геофизиком номерного предприятия. Он и его жена всю жизнь были связаны с разработками урановых месторождений.  Сейчас они оба  - пенсионеры. Живут теперь в ближнем зарубежье, на Украине, в Кировограде. Растят внучку Катю, дочку Лены, ей 13 лет. Сама Лена окончила 1-й Московский мединститут, живет в Москве, работает фармакологом.

Сын моего брата Володя родился в городе Улан-Удэ в 1963 году, в школе учился в Кировограде. Как и сестра, он уехал в Москву, окончил Московский институт тонкой химической технологии имени Ломоносова.  Защитил кандидатскую диссертацию. Работает заведующим лабораторией Интитута питания при Российской академии наук. У него двое детей: сын Антон Бессонов – студент 4 курса Московского института полиграфии и дочь Анна – заканчивает 11 класс. В Иркутске брат был последний раз, когда мы хоронили маму. Мы виделись с ним несколько раз потом, я приезжала к ним в гости. Теперь мы изредка перезваниваемся и переписываемся

СЕСТРА. 

Ира родилась в августе 1942 года. Была война, и было очень тяжелое время – голод и холод. Мама прилагала неимоверные усилия, чтобы сестра выжила, заболев, только что родившись, воспалением легких. Я уже об этом писала в главе, посвященной маме. Сестру спасло, наверное, то, что в  то время появился пенициллин. Она выжила и стала поправляться, но росла маленькой, худенькой и болезненной.

Я помню, как она, засыпая, всегда сосала два пальца, средний и безымянный, запихнув их в рот, а мизинчик и указательный упирались в ее щеки. Мама, чтобы усыпить сестренку, совала ей пальцы  в рот, и она с готовностью начинала причмокивать и засыпала. У нее эти два пальчика на одной руке были даже заметно тоньше остальных. Спала она в оцинкованной ванночке, завернутая в старую мамину кроличью дошку. Зимой 42-го года мы все ютились в бабушкиной спальне, где была поставлена железная печурка, которую топили в основном книгами.

Когда Ира встала на ножки, бабушка поместила ее в высокую квадратную, плетеную из светлых прутьев бельевую корзину, на дно которой было постелено мое детское розовое ватное одеяльце, теперь уже сильно постаревшее и потрепанное. В этой корзине Ира и начала ходить. У меня перед глазами яркая, задевающая душу картина: маленькая сестренка стоит в этой корзине, держась одной ручкой за ее край, а вторую протягивает к маме и, то сгибая, то разгибая тоненькие пальчики, просит : «Балеба – балеба». Так она называла хлеб, которого было очень мало, и он был основной едой и сладостью.

Днем с сестренкой в основном, конечно, была занята бабушка. Но она часто была вынуждена отлучаться в очереди за хлебом и продуктами, стояла на барахолке, стараясь продать что-нибудь из оставшихся вещей. Тогда Иру оставляли со мной или одну, когда я уже ходила в детский сад. Бабушка летом стелила на землю на солнечном месте во дворе мехом вверх старый зеленого цвета большой тулуп, садила на него Ирку, клала рядом игрушки – остатки цветных колечек от пирамидки, кубики с наклеенными рисунками, и убегала по делам, оставив ее под присмотром кого-нибудь из соседей. Она поиграет, поплачет и уснет. Я помню, как она, бывало, сидит на тулупе,  раскачивается взад и вперед и то ли плачет без слез, то ли поет заунывно: «Мама и бабушка, идите ко мне. Мама и бабушка, идите ко мне…»

Однажды летом она перегрелась на солнце, сидя во дворе на тулупе. У нее сделалась диспепсия. Снова пришлось ее спасать.

С тех пор бабушка уже не оставляла ее во дворе, чаще всего препоручая мне. Я, честно признаться, не очень любила водиться с маленькой сестрой. Поиграв с ней какое-то время и услышав во дворе смех сверстников (мне самой было лет восемь- девять), я, когда окна в кухне были выставлены, открывала тихонько окно, вылезала во двор (окошки у нас в кухне были низко над землей), потом прикрывала окно снаружи и вырывалась на свободу. Я думала, что Ирка ничего не видит. Но однажды она, не будь дурой, последовала моему примеру. Я увидела ее, когда она, уже лежа животом на подоконнике и свесив наружу ноги, пыталась вылезть во двор. Я рассказала об этом бабушке и маме. Они и не знали о моих проделках. Мне было категорически запрещено оставлять сестру одну.

Иру рано отдали в ясли. Они были на нашей улице, прямо напротив нашего дома. Я часто забирала сестру домой, поднимаясь в ясли по крутой деревянной лестнице на 2-й этаж. Держа сестру, по этой лестнице трудно было спускаться вниз. Потом она ходила в детский сад, он тоже был близко, наискосок от нашего дома. Летом детский сад вывозили «на дачу» в  Марково. Однажды мы с мамой навестили сестру, добирались пешком, транспорта никакого не было. Мама пришла в ужас, так как Ирка была искусана комарами так, что открытые места покрылись сплошь красными волдырями. Мама сшила и унесла «на дачу» защиту от комаров – нарукавники и штаны из марли, этот материал тогда был доступен. Никакой другой защиты  в то время придумать было невозможно. Так как у нас резинки не было, мама вдернула в штанишки и верх нарукавников бинты. К сожалению, «защита» не помогла. Бинты размахрились, и их невозможно было развязывать и завязывать, особенно  на штанишках. И сестра не  стала их надевать. Поэтому к  следующему нашему приходу она выглядела еще плачевнее: укусы были расчесаны и воспалились, и она была измазана зеленкой, будто у нее  ветрянка. Маме пришлось раньше времени забрать ее домой.

Мы с мамой навещали Иру там же в Марково уже на следующий год. Все обстояло в этот раз благополучно. Мы присутствовали на «концерте», подготовленном детьми для родителей. К моему удивлению, Ирка на концерте пела соло, и я была поражена ее низким голосом, мне показалось, прямо басом. Она пела под баян длинную песню про пограничника: «Грустные ивы склонились к пруду, месяц плывет над водой. Там на границе стоял на посту ночью боец молодой. В темную ночь он не спал, не дремал, землю родную берег, вдруг в тишине он шаги услыхал и с автоматом залег». Я не помню остальных слов, но в песне пограничник вел себя героически, и все закончилось «нашей победой». Потом эту песню Ирка пела в «концертах» перед нашими соседями, которые мы любили устраивать во дворе.  Мы вывешивали объявление о концерте, который состоялся всегда в нашем «садике». Обходили квартиры с персональным приглашением. Соседи всегда откликались на наше приглашение, и на «концерт» со своими стульями собиралось  довольно много народу. Кому было удобно, смотрели из окон. Дети почти все активно участвовали: пели,  читали стихи. Мы даже ставили какие-то коротенькие пьесы. У нас с Иркой был свой коронный номер. Он  назывался «Бим  и Бом». Я была Бомом, а Ирка – Бимом. Она  выходила «на сцену» и ложилась, распластавшись, на землю. Выходил Бом и говорил: «Бим, люди идут» - никакой реакции со стороны Бима. Потом: «Машина едет, паровоз и т.д., сколько хватало у меня фантазии. Бим не двигался. Потом я произносила: «Бим, за нашим домом конфеты раздают!» Тут Бим мгновенно вскакивал и под всеобщий смех мчался со сцены «за конфетами». Хотя номер этот показывался нами неоднократно, зрители всегда встречали его доброжелательно. Иногда даже просили выходить нас «на бис». И мы с Иркой не отказывались.

Я помню, у Ирки была любимая игрушка – старенький, еще Вовкин, медвежонок. Сохранилась детская фотография брата с этим медведем. Медвежонок был довольно большой, плюшевый, набитый ватой, лапы у него двигались, и его можно было посадить. Плюш за многие годы вытерся, и медвежонок стал какого-то зеленоватого цвета. У него было очень симпатичное «лицо» с блестящими глазами и черным кожаным носиком. Ирка не расставалась с медвежонком. Я вспоминаю, как она, прижав его к себе с нежностью, спрашивала у бабушки: «Ну, почему я его так люблю?» Однажды она нарядила медвежонка в чью-то детскую кофточку и решила, что он должен показаться во всей красе прохожим на улице, да и сам подышать свежим воздухом. Она вынесла его и посадила на лавочку за нашими воротами и оставила одного. Когда она вернулась, его, конечно, на лавочке не было. Сестра горько плакала, а я, помню, обозвала ее дурой. Мне тоже было жалко медвежонка.

Постепенно Ирино здоровье выправилось. Она лазала с нами по крышам и заборам, носилась по двору, принимая участие во всех играх.

Училась Ира труднее, чем мы с братом. Когда она окончила 10-й класс, то решила не поступать  в институт, а пойти работать на завод. Мама не стала препятствовать этому решению и сама помогла ей устроиться на станкостроительный завод шлифовщицей. К этому времени у Иры был велосипед, и она ездила на нем на работу. Ей приходилось работать и в вечернюю смену, поздно возвращаться домой. Мама за нее очень волновалась. Она позвонила директору завода Тарнопольскому и попросила его не ставить девочку на работу в вечернюю смену. И он согласился и дал такое указание отделу кадров. Ира работала на станке с сухой шлифовкой. С ее слабыми легкими это было плохо. Она заработала на всю жизнь хронический бронхит. Сестра проработала на заводе почти пять лет. Потом она решила все же пойти учиться. Завод выдал ей путевку на учебу в Иркутский политехнический институт. Ира окончила машиностроительный факультет по специальности «технология машиностроения». В те годы очень широко было движение летних строительных студенческих отрядов. Учась в Политехе, сестра тоже работала в стройотряде на БАМе. Там она познакомилась со своим будущим мужем Виктором Фирсовым. Он был командиром их стройотряда, учился на механическом факультете, отделении дорожных машин. На последнем курсе Ира вышла замуж. У нее родилась дочка, которую она в честь  своей лучшей подруги назвала Ларисой

После окончания института Ира работала инженером в Гипрохлорпроекте. А муж по распределению уехал в Среднюю Азию, потом вернулся и стал работать в Сосновгеологии сначала инженером, потом главным механиком. В 1972 году он с семьей был командирован в МНР, где они прожили 5 лет. По возвращении из Монголии Ира поступила на работу в ИркутскНИИхиммаш в отдел стандартизации. Последние два года до ухода на пенсию, в «перестроечные»  времена, когда стали сокращаться НИИ и появились частные предприятия, Ира работала в частном магазине «Вариант» заведующей отделом кадров. С 1997 года она -  на пенсии. Занимается внуком Даней, сыном Ларисы, и садом – огородом, где очень любит разводить цветы. Ее муж Виктор Иванович Фирсов сейчас – заместитель генерального директора  объединения «Сосновгеология».

Моя племянница Лариса, дочь Иры, окончила 62-ю Иркутскую среднюю школу. Когда встал вопрос о выборе ею профессии, мы с сестрой посоветовали ей пойти по стопам прадеда и стать медиком. Лариса окончила Иркутский медицинский институт, педиатрический факультет. Сейчас работает в областной детской больнице в онкогематологическом отделении. Свою нелегкую работу с тяжелобольными детьми очень любит.

У Ларисы – сын Данила Андреевич. Сейчас он ученик колледжа №36, учится в 7-м классе. Это – любимый мой внучатый племянник, ради которого я и занимаюсь нашей  родословной и пишу эти воспоминания. Очень надеюсь, что он не останется равнодушным к результата моих занятий. А может когда-нибудь в будущем заинтересует этим своих детей и внуков. Кто знает? Очень хотелось бы.

У меня есть и еще племянники, дети брата, и внучатые племянники. Думаю, и им все это тоже будет небезинтересным.